Когда я прощалась с ним, мне было страшно его коснуться. Пока не закрыли гроб, на меня смотрели с портрета янтарные глаза женщины, которую он звал Дельта, а я не могла отвести взгляда от ее живота. Я разрыдалась. Не только потому, что хоронила Андре, но и потому, что мне никогда не узнать счастья беременной женщины, которое я видела в блеске ее глаз и в улыбке, вызванной тем, что она несет в своем теле новую жизнь.
Мне не хватало Андре каждый день. Я отдала бы все, только бы он был жив, даже если бы он решил быть вместе с Дельтой. Все еще слышу его дрожащий голос.
Я с уважением отнеслась к его признанию, пусть даже в виде письменного завещания, что он всю жизнь любил единственную женщину, мать своей дочери Андреяны. Он звал любимую Дельта. Это имя – которое в Эфиопии дается девочке, приносящей удовольствие и радость, – в переводе означает: «желание». Дельта, подобно своему имени, была единственным источником желаний Андре, единственной его радостью, матерью его ребенка, той женщиной, которой он жаждал всегда… а меня только звал любимой.
В юности он писал о ней восторженные любовные стихи, сравнивал бока ее с крупом антилопы, а живот с луной. Стихи говорили о том, что вся она – ее волосы, дикие в своей красоте, и полные губы, которые он любил и целовал, – рождала в нем сладкое телесное безумие. Ласковый лепет и речь его страсти звучали на непонятном языке Эфиопии. Лишь однажды, в любовном самозабвении, он обратился ко мне на этом языке. Дикая эротика, зов Африки, поработила его. Вид их красивых молодых тел, слившихся в неистовых, жарких объятиях любви, возникал у меня в сознании по несколько раз на дню. Это усилило во мне маниакальную тревогу, трепет, желание однажды испытать неведомый экстаз. Я ощутила разницу в его отношении к ней и к себе. И не могла себе лгать.
Я приняла эту истину, призналась себе, что это две совершенно разные любви и их невозможно сравнивать. Та любовь основывалась на нарушении права на дружбу, на секс, была запрещена родителями и обществом – тогда в Америке были неприемлемы смешанные браки белых и темнокожих. Сегодня трудно понять, почему в то время, как у американских негров не было тех же прав, что у нас, мы были уверены, что мы великодушные, верующие христиане. Это позорная глава американской истории, противоречащая стремлению к передовому социальному устройству, которое требует равенства всех людей, ибо и десять Божьих заповедей для всех едины.
Дельта не была рабыней. Среди ее соплеменников были известные, образованные люди, наделенные властью, но из-за темной кожи, внешности и происхождения белая раса на Западе их не признавала. Само время было против Дельты и Андре. Они полюбили друг друга в эпоху нетерпимости и расовых предрассудков. Традиция, вера, честь и строгая мораль известного племени, к которому принадлежал отец Дельты, стали теми присяжными, которые вынесли ей приговор. Были неприемлемы ни внебрачная беременность, лишенная родительского благословения, ни брак, не подтвержденный местным церковным ритуалом. Отец назначает наказание, хотя мать возражает. Она принадлежит к прогрессивному православному племени, понимает, что возможны отроческая любовь и ранняя беременность. Она бы помогла Дельте поднять ребенка. Из-за переживаний ее разбивает апоплексический удар, перед смертью она умоляет мужа простить дочь. Отец в гневе произносит много неприятных слов, не предполагая, что Дельта слышит ссору родителей. Мать вручает ей старый эфиопский православный крест и благословляет ее. «Не забывай Христа, и он тебе поможет», – последние слова матери, которые слышала Дельта.