Признаться совсем уж честно, и я порой мечтала о таких же глупостях. Изредка, но мечтала. Может, и Лиза иногда про это думала, но в общем и целом мы жили в иной параллели и подобными материями излишне не грузились. И пока шагали к вокзалу, это не выглядело как фланирование королевы в сопровождении двух сереньких фрейлин. Скорее наоборот – Лиза уверенно возглавляла нашу команду, голосисто рассказывая, какой у нее замечательный брат и как лихо он служит в разведке. При этом с удовольствием смеялась своим шуткам, вспоминая давние детские каверзы. Ну а я, понятно, подбрасывала наводящие вопросы. Как-то вот сумела она завести меня – даже не ожидала от себя такого! И сердце в груди бумкало чаще обычного, и мысли под темечком скакали совершенно несерьезные.
А еще… Еще мы время от времени вспоминали замечательного бегемотика, что стоял сейчас у меня в комнате на полке. Мы ведь так и договорились: неделю стоит у меня, неделю – у Альбины, неделю – у Лизы. Почему-то подержать у себя игрушку-талисманчик загорелось сразу всем. Теперь и Альбина знала предысторию игрушечного зверька, и это стало маленькой тайной, которая навсегда спаяла нашу троицу. Вслух об этом мы не говорили, но понимание того, что случилось, по-прежнему витало в воздухе – той самой временно́й спиралью, которую и свила наша крохотная игрушка. Мы спасли Лёньку, чтобы он мог спасти Лизу, чтобы та переехала к нам, подружилась со мной и в конце концов умудрилась спасти нас обеих из подвала. Ну и можно было продолжать-тянуть эту удивительную спиральку дальше, но в такие дебри я забираться не решалась. Это Эйнштейну было легко – плясал от математики и физики, а нам-то от чего было плясать? От домыслов и загадок?
Уже на перроне настроение мое несколько сникло. Больно уж клёво выглядела Альбина в сравнении с новоявленными подружками. Этакая прекрасная зебра возле двух невзрачных ослиц. Лиза этого по-прежнему не замечала: ей было не до того, а я вот, дура наивная, запомнила, что она про Женьку своего рассказывала. И понравиться вдруг захотелось – ну прямо очень! А если не понравиться, то хотя бы не разочаровать. Нет, правда, даже страх навалился оттого, что увижу на лице неведомого мне Женьки вежливое сожаление. Мол, да, спасибо за встречу, за хлеб-соль, но нам, по счастью, в разные стороны. Это ведь без труда угадывается – по мимике, по глазам, по интонациям. Есть, конечно, петухи да курицы, что не видят ничего, но я подобные мелочи всегда подмечала. Вроде жалеет тебя человек, а почему-то ощущаешь себя мерзко и гадко. Вот у Майи Витольдовны такого никогда не было. Даже когда жалела, когда сердилась и ругала, всегда чувствовалось ее внутреннее внимание и уважение. Потому и ругала, что болела за нас и переживала. Что называется, училка на «пять» с плюсом! Как и наша милая Иечка. Про Юрия Николаевича уж молчу, потому что таких учителей вообще не бывает. Один на тысячу или на десять тысяч, а значит, и правильной оценки для него не найдется. Разве что ставить сразу сто баллов…