Только диалога никакого не вышло. Пуля шагала сзади и, как только я зашла в закуток, ударила меня по затылку чем-то тяжелым. Потом говорили, что она врезала табуретом, и можно было только удивляться, как выдержала такое моя головушка. Впрочем, сама Пуля точно знала, как бить и с какой силой. Сколько она, должно быть, головенок раскроила, чтобы не сомневаться в своих ударах! Ссадина, легкий сотряс – и не более того. Зато жертва сразу приводится в должный настрой, встает на колени и делает все, что велят. Правда, на этот раз вышло немного по-другому. От жуткого удара я упала на колени, чуть-чуть не приложилась лицом к земле. Но стремительное головокружение прошло, сознание пульсирующим маяком вернулось в свои законные владения, заставив меня встряхнуться. Еще и боль в правой ладони отрезвила. Оказалось, что, падая, я наткнулась на осколок стекла и, конечно, поранилась. Именно это обстоятельство подарило мне опасную идею.
«Значит, пудинга жалко? Делиться не хочешь?»
Меня пнули в бок, и довольно сильно. Повернув голову, я разглядела, что Пуля совсем рядом и снова собирается меня ударить. Только она рано расслабилась: с добиванием ничего не вышло. Вместе с землей пальцы мои сгребли стекло, и взлетевшую ногу в кроссовке я перехватила как надо. Рывком поднявшись, опрокинула Пулю на траву и рухнула на нее всей тяжестью. Никто и опомниться не успел, а я уже прижимала свирепую атаманшу к земле, с силой вдавливая ей в шею зажатый в пальцах осколок. Кровь была у нее на губах и на шее, только чья это кровь, понять было сложно. Возможно, и моя. Пуля пыталась вывернуться, но одно мое колено прижимало ее руку, второе упиралось в живот. И конечно, она чувствовала стеклянное острие на своем горле.
Я и теперь точно не скажу, что на меня нашло и можно ли это было именовать состоянием аффекта. Наверное, да, но вместе с аффектом проявилось и иное чувство – то самое, что швыряло древних валькирий в сражения. В те жуткие минуты я была не обиженной девочкой, не двенадцатилетним подростком, я была воином! Враги обступили меня со всех сторон, и я готова была на всё. Самое дикое заключалось в том, что я по-прежнему улыбалась. Шумно дышала сквозь сжатые зубы и яростно глядела на посеревшее личико Пули, которая тоже понимала, что вышел не просто облом, а нечто более ужасное.
«Больная, что ли?! Психованная?» – она снова ёрзнула, но уже более осторожно.
«Неужели жить хочешь? – я и сама не понимала, что говорю. Фразы рождались в голове сами, словно за меня их произносил кто-то другой. – А для чего тебе жизнь, Пулечка? Какую пользу и кому ты приносишь?»