Лера охала, вскрикивала, то и дело зажмуривалась в испуге; вдруг хваталась за руль, а при резком повороте опрокидывалась на Ружина, непроизвольно обнимая его.
— Умница. Не надо скрывать своих потаенных желаний, — объявлял Ружин и добавлял, веселясь: — Еще разок, пожалуйста, — и снова на предельной скорости клал машину в вираж.
Они не видели, как бесшумно, выключив мотор на спуске, катил по шоссе вдоль пляжа сине-желтый милицейский мотоцикл с коляской и со старшим сержантом в седле. Одной рукой старший сержант держался за руль, другой расстегивал шлем, стирал со лба пот. Жарко, а старший сержант в теплом кителе, и галстук тугой петлей сжимает его горло. Приказали позавчера по случаю дождей и холодов в кителе на смену заступать, а сегодня не отменили, вот и парится старший сержант, не смея пуговку расстегнуть — дисциплинированный, сознательный, примерный. Остановил он мотоцикл там, где кусты погуще, чтоб со стороны пляжа трудно заприметить его было, снял шлем, подправил влажные короткие волосы и принялся бесстрастно наблюдать за ружинскими кренделями.
— Я больше не могу, — сказала Лера, мертво вцепившись в сиденье. Ружин сделал очередной вираж, крутой, с рисковым креном. — Я умру, прямо здесь. И тебя посадят. Убийца.
— Меня оправдают, — возразил Ружин. — Я докажу, что ты нимфоманка и садомазохистка. У нас этого не одобряют.
— Дурак, — сказала Лера.
— Хо-хо-хо, — отозвался Ружин. — Не любишь правду…
— Я тебя ненавижу, — почти не разжимая губ, проговорила Лера.
— Раз так, — Ружин пожал плечами, — я могу выйти. — Он вдруг бросил руль, открыл свою дверцу.
Лера вцепилась в него, закричала испуганно:
— Не надо, Сереженька!
Ружин захлопнул дверцу, положил руки на руль, заметил удовлетворенно:
— Значит, все-таки я тебе нужен?
— Конечно же нет, — Лера отвернулась к окну, хмурясь.
— Нет? — переспросил Ружин.
— Нет, — подтвердила Лера.
— Тогда смерть, — сказал Ружин. — Для обоих. Я давно мечтал об этом. Она соединит нас навечно. — Он разогнался с ревом, мощно. — До скорого свидания!
Машина неслась на темную, мокрую скалу, с острой верхушкой. Лицо у Ружина недвижное, маска, глаза без выражения, прозрачные, солнце бьет в лобовое стекло, и стекло оттого белое, будто молоком залитое. Лера закричала истошно, обреченно. Высокий, звенящий голос сорвался на хрип. Ружин вдавил педаль тормоза. Машина, качнувшись, застыла перед самой скалой. Лера обхватила руками голову, сморщилась некрасиво, заплакала, тихо, безнадежно.
— Ну зачем? — сказал Ружин скучно. — Зачем, а?
Старший сержант сплюнул, проследил за полетом плевка, внимательно рассмотрел место падения, аккуратно засыпал плевок и, обтерев со лба пот рукавом кителя, надел лежавшую в коляске фуражку.