Да, следователь проверил: Ляшенко встречался и с женами других офицеров. Но нельзя проверить, о чем же он все-таки беседовал с Тамарой Алексеевной… Что мог сообщить такое, что женщина не дождалась двух дней, когда должны были закончиться сборы у Кучерявого, и сама помчалась туда?
Мало того, это известие должно было носить такой характер, что Леха, человек спокойный и рассудительный, человек, о котором все говорят только хорошее, убивает любовницу. Причем убивает не просто, а с особой жестокостью, вот ведь дело какое.
Ну не мог он совершить такой поступок!
И никто не мог залезть в дачный домик для того, чтоб лишь протопить там печь!
И с фотографией задачка, с той, которую обнаружил у себя Кучерявый… Если любимая женщина полгода назад подарила ему снимок, то он просто не мог бы об этом забыть, не мог его сунуть бог знает куда.
О чем все это говорит?
А хрен его знает о чем.
Впрочем, одно предположение есть, но это предположение сумасшедшего.
И все-таки надо связаться с коллегами из области.
* * *
Коллегу этого звали Вадик, и было ему двадцать два года. Впрочем, глаза у мальчика были хорошие, не сонные глаза, и Чехотный сразу простил ему молодость и некоторый налет апломба.
— Вас, товарищ Чехотный, собственно, что конкретно интересует?
— Женщины, сынок.
В общем-то до панибратства Чехотный никогда не опускался, но любого собеседника раскусывал с первого взгляда и безошибочно выбирал соответствующий тон. Вот и сейчас не ошибся: Вадик, обманутый его вызывающе простоватым видом, его старческой сутулостью, сразу понял, что имеет дело с мэтром, а не затюканным жизнью и годами следователем. Голос у Чехотного жесткий, уверенный, взгляд ироничный, и слово «сынок» понимается не иначе, как «деточка», а то и хуже — «сосунок».
Пока Вадик раздумывал, обидеться или нет на такое обращение, Чехотный заговорил уже действительно как с коллегой, сто лет знакомым, проверенным и надежным:
— Помощь твоя нужна. Запутаннейшее дело, у меня таких мало было. Давай вдвоем мараковать.
Он разложил на столе карту, помолчал, словно давая время коллеге ознакомиться с ней, потом сказал:
— Это, как видишь, твоя вотчина. Вот здесь, — ткнул острием карандаша, — находится старый карьер. В один из майских дней здесь сожгли в машине женщину.
Лицо Вадика стало возмущенным, он уже собирался достойно ответить следователю, но тот не дал ему это сделать:
— Естественно, не сомневаюсь, что ты в курсе, что ты даже можешь мне сказать, кто там погиб…
— Да, конечно, я могу сказать!
— Однако, Вадим Евгеньевич, меня интересует, скажем так, не совсем эта история.