— Но выслушайте меня…
— Нет. На правах старшего по званию и должности, — он выдавил улыбку, — запрещаю вести все разговоры. Где дом?
— Надо к автостанции идти, это километрах в восьми отсюда.
Он поднял руку, и остановился первый же проезжающий мимо них автомобиль. Молодой парень через темные очки вопросительно посмотрел на Макарова.
— Шеф, нам… Как деревня называется? — повернулся он к Лесе.
Та сказала. Водитель все так же молча смотрел на Макарова.
— Не бойся, не обижу.
— Тогда поехали.
Олег сразу протянул парню пятидесятитысячную купюру. Леся увидела это:
— С ума сошел!.. Нет, мы автобусом…
Но Олег уже чуть ли не силой усадил ее на заднее сиденье, сел сам, устроил у ног огромную сумку:
— Трогай!
Уже у калитки темного деревянного дома Леся остановилась, тронула его за рукав:
— Олег Иванович, я вам так и не сказала…
Он внимательно взглянул на нее. Легонький плащ… Надо бы купить шубку, холода приближаются… И на голову что-нибудь посущественней. Беретик симпатичный, но тоже не по сезону. Лицо… Да, да, то самое лицо. И родинка. До весны пусть с сыном они поживут тут, он будет постоянно ездить сюда, привозить им одежду, фрукты. А весной заберет в Москву. Пройдет год после смерти Тамары… Что она хочет сказать такое?
А может…
— Ты не замужем?
— Нет, что вы. Но вы, знаю, думаете… — Она опустила голову. — Я Мише соврала. Олежка — не ваш сын.
Пожилой мужчина в старом ватнике, валенках вышел из сарая, пристроил ладонь на лбу:
— Доча, это ты с кем?
* * *
Олег ставил на стол вино, коньяк, ветчину, консервы, Филипповна, мать Леси, укладывала на тарелку горячую картошку, а Павел Павлович, отец, одобрительно косясь на бутылки, вроде как оправдывался:
— Третий месяц с матерью пенсию не получаем, на дочкину зарплату живем… Этикетка такая — не то что не пил, а и не видел.
Олежка, притихший, растерянный, сидел на диванчике, обложившись игрушками.
— Очумел, — сказала бабушка. — У него-то за всю жизнь что и было, так это пластмассовый конек, и машинку ему как-то на день рождения подарили, да и то не новую. А тут — все светятся, стреляют, бегают сами.
— Твое здоровье, Олег Олегович, — сказал дед, поднимая рюмку. — Надо вообще-то за гостя пить, но у меня внучок такой любимый, что я — за него первую завсегда. За Олега Олеговича.
Отчество он будто бы специально подчеркивал, выделял. Макаров вспомнил свои детские фотографии. Он потолще был, конечно, но такой же белобрысый.
Макаров выпил стопку и больше к спиртному не притрагивался. Павел Павлович, можно сказать, в одиночестве закончил бутылку, начал другую, потом посмотрел в окно: