Разыскать бы сейчас тех, с кем вместе лазили в горах! В принципе, это нетрудно, но не хочется их в такую кашу втягивать…
— Останови тут, что ли, — попросил он.
Володя притормозил у тротуара, спросил:
— А почему «что ли»?
— Потому что все равно, где выходить.
— Податься некуда, да?
Зырянов промолчал.
— Слушай, — сказал водитель. — У меня бабушка в деревне, классная старушка такая, и всего полчаса езды от кольцевой дороги. Поедем, отлежишься там, а? Я тебе денег дам на мелкие расходы…
— Деньги у меня есть. Спасибо, брат!..
Лес был лиственный, светлый, опавшая листва уже чуть подгнила в теплые дни и пахла йодом. Грибов было много, но одни уже почернели от старости, другие, попадавшиеся Макарову, почему-то оказывались несъедобными и даже ядовитыми, по утверждению Леси. Но настроения ему это ни капли не портило.
Да и до лампочки ему были всякие сыроежки и подберезовики! Он почти не выпускал из рук Олежку. Паренек оказался чересчур серьезным и рассудительным. Говорил он крайне мало, недоверчиво, по-взрослому прищуривая глаза.
— Ты правда мой папа?
— Правда, сынок, правда.
Макаров попытался было покрепче прижать сына к груди, но тот выгибался упругой лозой, уходя от объятий.
— А война совсем закончилась?
— Для кого как.
Мальчика этот ответ не устроил, он не понял его:
— Что ли, не закончилась?
— Закончилась, Олежка.
Тот немного помолчал, потом заключил:
— Тогда ты правда мой папа.
Макаров даже остановился, пытаясь вникнуть в детскую логику.
— С чего ты решил?
— Мама говорила, что ты вернешься, когда закончится война и если тебя там не убьют.
Непонятный спазм комом подкатил к горлу. Все еще не трогаясь с места, Олег спросил тихо, почти шепотом:
— Ты рад, что я пришел?
— Не знаю. У нас в садике еще у Коли Ивченкова папы нет, и его все обижают. А ты можешь теперь забирать меня из садика?
— Нет вопросов!
— Все время будешь забирать, пока другая война не начнется?
— Не начнется, Олежка, уже не начнется.
Он осторожно спустил сына на землю, взял его за руку:
— Где там наша мама пропала? Пойдем ее искать.
— Пойдем. Только мама пропасть не может, мамы не пропадают.
«Господи, в пять лет — и уже философ, — подумал Макаров. — Или дети все в пять лет философы? Мне просто не приходилось их выслушивать».
Большая темная птица, тетерка, наверное, сорвалась из-под ближайших кустов, тяжело пошла над землей. Рябина рубиново отсвечивала на солнце. Желтый березовый лист запорхал бабочкой и доверчиво уселся на вязаную старенькую шапочку Олежки.
«Что было бы, если бы Леся не подписывала фотографии? Что было бы, елки зеленые?!»