Расставшись с Толиком Шимановым и вернувшись домой, Макаров первым делом принял ледяной душ, чего не вытворял со времен выхода из госпиталя, а потом выпил полфужера холодной водки. Кровь в жилах проснулась, прошла даже ноющая боль в затылке. Она появилась, когда они с Толиком сидели у телефона и ждали информацию о моргах.
Теперь Макарову опять надо не отходить от аппарата. Великое дело — фронтовое братство. Те, с кем он в разное время встречался там, в горах, позвонят и выдадут ему все: фамилию Володи-кладовщика, всю его биографию, место жительства бабушки…
К бабушке, конечно, придется ехать самому. Да он и на край света готов сейчас мчаться, только бы Женька не успел свалять дурака, только бы не подставился! Ну зачем он ляпнул ему про Рамазана? Наболело? Все равно в себе надо было таскать!
Последняя встреча с Рамазаном была, конечно, самой тяжелой, горчайший осадок остался после нее.
Он подъехал на армейском «уазике» в сопровождении генерала с большими звездами и двух гражданских — их лица мелькали на экране телевизора, хотя экран этот приходилось видеть крайне редко. Гражданские сразу побежали в окопы проверять, есть ли вши у солдат, и интересоваться, что они ели на завтрак. Генералу было тоже не до Макарова, он отбыл на позиции, где работали телевизионщики.
Рамазан остался с Макаровым.
— Я могу на правах старого знакомого попросить у вас чаю, Олег Иванович?
— А почему бы и нет? Заварка только неважнецкая, труха, а не чай.
Макаров налил воды в электрочайник, старый, помятый, прикрыл его вместо утерянной крышки куском фанеры, включил в розетку. У вилки заискрило, завоняло горящей изоляцией.
— Да, — протянул Рамазан. — Живете вы тут…
— Как и жили, — пожал плечами Макаров.
— Не скажи, Олег Иванович. Ханлар помнишь? Тот кабинет, который я хотел тебе отремонтировать? То был кремль, а это — курная изба. И чайник, наверное, еще с тех времен, я не ошибся?
Олег закурил, и Рамазан поморщился:
— Пока вода вскипать будет, пойдем отсюда на свежий воздух. Там весна все-таки.
— Да неужто? — хмыкнул полковник. — А я как-то и не заметил.
— Пойдем, пойдем.
Весну Макарову нельзя было не заметить. Весна — бездорожье и грязь, многоколенный водительский мат, прилет комарья.
Вышли, уселись на грубо сколоченную скамью, проводили взглядами пятнистой раскраски вертолет.
— Как Ваня, летчик, которому мои люди перевязку делали, летает еще?
— А что, — с вызовом спросил Макаров, — ситуацию уже не отслеживаете?
— Масштабы не те, дорогой. Раньше, если помнишь, я на поклон да с просьбами к тебе, подполковнику, бегал, теперь же генерал считает за честь меня в машине провезти.