— Надо говорить «их», а не «ихнюю», — влезла я с поучениями.
— Да ладно, все равно она не узнает! — отмахнулся Сережа. — А вот, посмотри сюда…
Далее следовала фотография танцовщицы, извивающейся вокруг шеста в ночном клубе. На танцовщице было узенькое бикини в блестках, зрители протягивали ей мятые купюры. Только лицо явно не подходило к остальному. Приглядевшись, я узнала в этой танцовщице свою знакомую консьержку.
— А с этой ты за что?
— А чего она все время вяжется? То я дверью хлопаю, то ноги не вытираю… ей-то какое дело, не она же убирает!
— Все равно нужно уважать чужой труд… — проговорила я машинально. — А дальше у тебя кто?
Сережа нажал на клавишу, перелистнув страницу.
На этот раз на экране был унылый, понурый верблюд. Приглядевшись к нему, я увидела тоскливое лицо Иннокентия Бубликова.
На этот раз я не выдержала и засмеялась — очень уж точно Сережка уловил сущность Иннокентия! Я сама сразу про себя обозвала его верблюдом.
— Точно этот дядька на верблюда похож! — заявил Сережка, заметив мою реакцию.
— Только вот не знаю на какого, — проговорила я задумчиво. — На двугорбого или одногорбого? Какой-то он непонятный — ни то ни се!
— Полуторагорбый! — выпалил Сережа, и мы оба рассмеялись.
— Ну, а кто у тебя дальше? — спросила я, полюбовавшись на Иннокентия.
— А не скажешь Пелагее? — спросил он уже, наверное, в десятый раз.
— Да не скажу, не скажу! Сколько можно повторять?!
Он перевернул страницу сайта, и я увидела женщину в черной эсэсовской форме, с автоматом на груди и огромной черной овчаркой на поводке. Лицо ее было мне хорошо знакомо — это было лицо Пелагеи Петровны.
— Ну, это уж ты чересчур! — проговорила я после продолжительной паузы. — Пелагея Петровна о тебе заботится, кормит, поит, а ты ее в таком виде изобразил…
— Очень уж она строгая! — проговорил Сережа. — Пусть бы только кормила, я не против, а то воспитывает все время, воспитывает…
— Так это потому, что хочет, чтобы ты вырос человеком!
— Так а я кто — хомяк, что ли? Или гамадрил? Ну, будешь дальше смотреть?
— Давай! — согласилась я. У меня насчет этих фотографий имелись кое-какие мысли.
Он перелистывал страницу за страницей, показывая жильцов своего дома в самом смешном и нелепом виде — дядьку с третьего этажа превратил в осьминога, поместив его лицо в клубок пупырчатых щупалец, голову соседки по лестничной площадке приделал к извивающемуся змеиному телу.
— Эй, Серый, — сказала я, разглядывая эту картинку. — А меня ты в кого собираешься превратить?
— Не бойся, из тебя получится что-нибудь хорошее, ты ведь красивая!