Мир приключений, 1918 № 01 (Боуэн, Лернер) - страница 48
Только одна жена командира ни въ чемъ не измѣнилась и не утратила интереса ни въ чемъ; точно мертвый штиль былъ ея родной стихіей. Она любила печься на солнцѣ, растянувшись въ складномъ парусиновомъ креслѣ, подъ тентомъ, и, словно любуясь стройными линіями своего тѣла, предавалась лѣнивой нѣгѣ, протянувъ ножки въ сторону безбрежнаго горизонта. Зрачки ея глазъ даже въ эту томительную жару были такъ же проницательны, какъ всегда, особенно когда она смотрѣла на кого-нибудь своимъ насмѣшливымъ прищуреннымъ взглядомъ. Въ ней было что-то напоминающее тигрицу или, вѣрнѣе, пантеру, что-то чисто-кошачье въ ея движеніяхъ и манерѣ, что-то вкрадчивое, нѣжащее, ласкающее и вмѣстѣ коварное. И почти весь день она проводила въ полномъ бездѣйствіи, лѣниво и разсчитанно, какъ мнѣ казалось, играя своими густыми золотыми кудрями, то приглаживая ихъ, то стягивая ихъ къ подбородку и прикладываясь нѣжной щекой къ ихъ золотистымъ прядямъ, то разсыпая ихъ по спинѣ и плечамъ. Казалось, она была воплощеніемъ этого ужаснаго штиля.
Я продѣлалъ прорѣху въ моемъ наметѣ, подъ которымъ я работалъ, и сквозь эту прорѣху въ тентѣ слѣдилъ за ней всякій разъ, когда она выходила на палубу. Это занятіе настолько увлекало меня, что я пропоролъ нѣсколько прорѣхъ въ своемъ тентѣ такъ, чтобы имѣть возможность видѣть ее при любомъ ея положеніи.
Однажды, когда люди скребли пемзой кормовую палубу съ особымъ усердіемъ, и она долго и упорно смотрѣла на Рослаго Антона, всячески изощряя надъ нимъ свое дьявольское искусство взглядовъ, усмѣшекъ и ужимокъ, она, наконецъ, низко наклонилась черезъ перила верхней палубы и страннымъ шопотомъ спросила его:
— Ну что же? Ты радъ, что попалъ сюда? Скажи, ты радъ? Да?.. — и голосъ ея звучалъ, какъ цѣлый хоръ сладостныхъ сдавленныхъ шопотовъ.
Среди общей давящей тишины, этотъ шопотъ ея звучалъ какъ-то странно волнующе и дразняще, почти жутко. Но Рослый Антонъ продолжалъ молча скрести пензой палубу. А она склонялась къ нему все ниже и ниже, такъ и висѣла надъ нимъ, какъ хищный коршунъ, распустивъ, точно золотистыя крылья, свои пышные волосы, сверкавшіе золотомъ заката, подъ лучами палящаго солнца, раскрывъ алыя, какъ вишни, губы и томно полузакрывъ свои полные нѣги глаза. Но Рослый Антонъ все водилъ, да водилъ тяжелымъ кускомъ пемзы по дощатой настилкѣ палубы и даже не поднялъ ни разу на нее глазъ. Только я изъ-подъ своего тента видѣлъ, какъ рубаха, словно парусъ, натягивалась на его круто согнутой спинѣ и мѣстами прилипала къ ней.
Трудно сказать, почему командиръ такъ долго не замѣчалъ, что она знала и, повидимому, раньше была знакома съ этимъ черномазымъ парнемъ. Вообще командиръ сталъ совсѣмъ на себя непохожъ, точно намъ его подмѣнили. Онъ сталъ скрытенъ, чуждался общенія съ людьми, сталъ остороженъ и какъ-то притихъ. Теперь онъ ежедневно брился, одѣвался щегольски, точно командиръ военнаго судна, и цѣлый день разгуливалъ по мостику съ подзорной трубой въ рукахъ. Онъ и сейчасъ еще былъ грознымъ хозяиномъ у себя на суднѣ — и всѣ трепетали передъ нимъ, какъ и раньше. Но, продолжая нагонять страхъ, онъ пользовался своею властью гораздо спокойнѣе. А когда онъ смотрѣлъ на жену, его строгіе и свирѣпые глаза становились почти ласковыми; онъ опускалъ вѣки, слабо улыбался и склонялся предупредительно къ ней, если она говорила, стараясь не проронить ни слова.