— Молодец!.. Хороша закалка!.. Не посрамишь Нелидова!.. Туляк? — спросил он.
— Туляк, — отвечал радостно мастер.
— Сразу видать!.. Я сам, брат, туляк, земляк твой — знаю тульскую работу. Спасибо! — и старик поцеловал растерявшегося мастера. — Осударево дело!.. Все для Рассей — матушки! — бросил Нелидов свою любимую фразу, хорошо всем известную… И Семену сыну, который катил сейчас в Санкт-петербург бледный, растерянный, и Ивану Захарычу, который суетился около бараков со своими реестрами, и всем мастерам, и каторжникам в цепях, и безответственным мужикам, которых сотнями на веревке приводили в завод по приказу цареву «ладить великое Осударево дело». К этой навязчивой фразе привыкли все — даже заводские лошаденки, которые, обычно, отмахивались от нее своими облезлыми хвостами…
_____
В горнице, у тяжелого дубового стола, на скамье сидел Нелидов, а перед ним стоял, согнувшись, Иван Захарыч и кончал свой ежедневный рапорт.
— За сутки сбежало шестеро, — говорил он, искоса поглядывая на хозяина, — да семеро померли…
— Что они, как мухи дохнут? — мрачно спросил Нелидов.
— Не стоят!.. Известно, — народ хлипкий!.. Баловной народ!.. Болеют! — Во и в дальнем бараке, в Ивановском… все, почитай, слегли… болесть какая то… Не стоят что-й-то. К заводскому делу деревенские непривычны!.. — говорил он.
— Сеньке плетей дал? — спросил Нелидов.
— Как же, дал… Сам отсчитал! Только парень ненадежный, — понизив голос, заговорил конторщик, — не смиряется, грозится!..
— В колодки его, — уронил Нелидов.
— Слушаю… слушаю! — заговорил Иван Захарыч. — Вот тоже баба Терентьиха… выпорол я ее за богохульные слова против твоей милости…
— Какая Терентьиха? — рассеянно спросил Нелидов.
— Куркина вдова… Куркина… мужа ейного в шахте бадьей пришибло, она с ребятами осталась… я ее с завода гнать стал, а она, дура, ревмя-ревет… итти не хочет и тебя поносными словами при всех…
— При всех?… — переспросил Нелидов.
— При всех, как есть при всех. Такая баба злобственная… неустрашимая баба!
— Посади ее в Орловскую шахту. Да еще сгони туда всех, у кого язык длинный… Разумеешь?
— Разумею… Чего тут!
Наступило молчание. Доклад был кончен, но Иван Захарыч мялся и не уходил… Нелидов поднял на него глаза.
— А дозволь спросить, осударь, Никита Петрович, почему такому ты приказ Перначу дал сибирных и кто старой веры с завода согнать?… Рабочих преуменьшится… Замедление будет.
— Кто тебе сказывал, что я их согнать велел? — быстро прервал его Нелидов.
— Сам слышал… Около стоял, — быстро ответил Иван Захарыч.
Нелидов посмотрел на него. Помолчал, потом заговорил: