Если охота бывала удачной, Хан в улыбке топорщил седые свои усы и, потроша зверей, напевал под нос неизменную песню:
А там, в лесу дремучем,
Разбойнички идут…
В случае неудачи он свирепел и ругался, как-то особенно присвистывая при этом. В неудаче он всегда винил товарищей: или зашумели, или кашлянули. Малай в ответ огрызался, а Федор молчал и конфузливо улыбался, робко поглядывая на Хана. Боялся Федор Хана страшно и за это Хан презирал его.
Часто Хан жаловался Малаю:
— Вот, родятся же такие люди!.. Смотришь на него, а он — как медведь: ручищи — во, плечи — в сажень, волосатый весь, страшный!.. Думаешь: — заденет — пришибет, как муху. А на деле-то он вовсе телок. Не люблю таких. Ты будь готов всегда другому глотку перервать, вот тогда и жить легко будет…
— Ты вот перервал одному, да от людей к волкам жить пошел, — язвительно отвечал Малай. Хан злился и краснел.
— Опять ты!.. За дело убил! Меня старый суд оправдал!
— Да, знаем мы… Оправдал, как раз!
— Тьфу, ты, сволочь!
Хан плевался и шел от Малая к Федору, садился рядом и затевал разговор. Но Федор пугливо косился и, боясь не угодить ответом, только неопределенно мычал в ответ. Хан, обычно, со зла, обкладывал Федора матерной бранью и шел спать.
2
Зима коротка в Туркестане, и весна давно стучалась о холодный льдистый покров. От весны, как искры, летели одинокие светлые дни.
Наконец пробила весна ледяную пелену; тугай позеленел, повеселел, высохли грязные дороги, зацвела мелкими, бледно-зелеными шишечками джида, в ветер с джиды слетали облака цветочной пыли; пахнет пыль одуряюще и пряно, и легко золотится под солнцем.
Вечерами Хан садился на пенек перед избушкой и играл на гармонике. Она визжала, захлебывалась в задорном море звуков; наверху у гармоники были два звоночка, и они в такт Заливались тоненьким, дребезжащим смехом. Малай и Федор плясали. Сухой, приземистый и ловкий Малай легко и плавно скользил по траве, а Федор грузно, по-медвежьи, выколачивал ногами, точно хотел сам себя заколотить в землю.
В избушке ждал их облезлый кот Вать Ватильич, которого еще осенью привез из города Федор. Кот теперь совсем изменил образ жизни: раньше, зимой, все спал, а с весны забирался по ночам на крышу и подолгу орал диким, придушенным, круглым криком, и страшно надоедал всем.
Прогонять кота с крыши умел только Малай. Вытянув вперед худое свое лицо, он начинал выть. Вой был тоскливый, жутко-звенящий, как есть волчий, и прохладными весенними ночами, в ответ, такие же лились из тугая протяжные волчьи вой.
Кот смолкал, удивленно слушал, потом, фыркая и щетинясь, спрыгивал с крыши и до утра сидел в избушке под нарами.