— Сколько? — повторил киргиз, и шомпол пополз к лицу Малая. Малай опасливо взглянул на труп Федора и шипящим топотом ответил:
— Четверо.
— Ага, — просиял Рахманкул. — Солдат был?
— Был.
— Как звали? Веревкин?
— Да.
— Где он? — тяжело переводя дыхание, спросил Рахманкул.
— Здесь… Недалеко. В Бараньей пещере… Там еще с одним, Ханом…
— Проведешь нас…
Малай, низко наклонив голову, пошел в тугай, а за ним с шумом и гамом нестройной толпой двинулись басмачи…
У Веревкина рана от ходьбы открылась. Хан уложил его в пещере на листья, сам лег у входа. Когда началась стрельба, у Хана незаметно для него самого покатились по щекам крупные слезы..
— Поди уж нет их, сердечных…
Стихло. Выстрелов больше не было.
— До вечера здесь лежать придется, — размышлял Хан, а сам зорко всматривался в густую зелень…
Он увидел — по тропинке, ныряя в кустах, шли басмачи и их вел Малай. У Хана закружилась голова, но он тут же оправился и, весь налитой сухим, холодным гневом, разрывной пулей ударил в Малая. Малай упал, взмахнул руками. Киргизы, припав к земле, поползли на выстрел. Хан забежал внутрь пещеры; ее выход светлел неровным кругом.
— Кто? — страшным голосом спросил Веревкин.
— Малай, сукач, — ответил Хан. — Я ему жаканку в брюхо вварил.
Выход заслонила чья-то фигура. Хан выстрелил. Фигура упала. И больше никто не осмеливался подойти.
— Только бы бомбу не бросили, — уронил Веревкин шопотом.
— Где у них бомбы-то, — также шопотом ответил Хан. — Ты не высовывайся, а то пришибут…
Хан стал соображать. В пещере взять их без бомб нельзя, потому что лежали они за громадным глиняным выступом… Что же будет дальше? Неужели надеются взять измором… Но в пещере много черепах. Вода тоже есть там, в глубине… Зарядов хватит…
И в душе Хана опять закопошилась надежда.
Вдруг к выходу, со всех сторон, стали лететь комки сухой травы, сучьев, и, как огнем, ожег Веревкин криком:
— Выкурить хотят!!!
Куча росла… Вот по ней синий, бледный, побежал огонек, зашипели сырые листья, и по земле пополз толстый пласт серого, плотного, как войлок, дыма…
Веревкин закашлялся. Хан почти потерял голову, стал стрелять в кучу, но тонкие пули пронизывали кучу, даже не пошевелив ее. Враг был не видим, а с боков на костер летели все новые и новые охапки травы и листьев, и дым медленно, торжественно, неумолимо полз в пещеру и рассасывался мутным, серым, едким туманом. Веревкин жался все плотнее и плотнее к сырой земле пещеры, но дым настигал его и здесь, колол в груди тысячами иголок, щипал нос, глаза… Дым полз… Надо было дышать… Воздуха! Воздуха! Воздуха! Пещера становится все уже и уже…. Надвигаются, наклоняются, давят стены… а дым ползет попрежнему торжественно и плавно… Шумит в голове… Странный звон в ушах…