Мир приключений, 1927 № 08 (Марич, Соловьев) - страница 70

— Да пустите же!

Опустил на пол, но рук не разжал.

— А зачем трогала?

— С ума вы сошли! — Гибко изогнувшись, вырвалась и убежала.

Вот с этого и пошло…

Завод, шумный трактир, товарищи, — все это больше не было тем, что наполняло жизнь Ивана Егорыча. Когда обращался к нему кто, он растерянно смотрел на спрашивающего, просил повторить вопрос, на шутки отмалчивался. В трактире жевал, что подавали, а когда возвращался в мастерскую, руки машинально производили привычные движения над станком. И сам Иван Егорыч казался себе механизмом, в котором маятником стучало сердце.

После трех маятник этот начинал давать перебои. Иван Егорыч все чаще вскидывал к закопченным часам быстрый взгляд. Вот уже короткая стрелка доползла до пяти. Теперь остановка за минутной. Она будто зацепилась за цифру «10». Нет, движется. И как только сравняется с черной точкой над двенадцатью, Иван Егорыч швырнет в ящик инструмент, нахлобучит кепку, пиджак на ходу натягивает.

— Постой, гудка не было еще, — крикнет кто-нибудь вслед.

Иван Егорыч молча ткнет пальцем вверх, на часы… и домой… домой.

В груди бьется уже не тоскливый маятник, а кажется Ивану Егорычу, что там у него птица крыльями взмахивает и от этого ему дышать нечем и лететь охота.

Войдет в кухню. С тех пор, как он сошелся с Ядвигой, Казимира не носила больше безрукавных и голоспинных капотов. И брюзжать стала сердито, по-хозяйски. А ему не все ли равно, что она буркнет в ответ на его приветствие?　

— Ядвига вернулась? — первым делом спросит он, и наклонит под кран разгоряченное лицо.

— Юш, — кинет Казимира и раздраженно прибавит — цо-то на самом деле, и пол, и стены все забрызганы. Так не можно, пан Ян…

— Какой я пан, — засмеется Иван Егорыч, фыркая над раковиной.

Ядвига любила шалить. Войдет Иван Егорыч в комнату, а она притаится за дверью и сзади запустит пальцы в его намокшие от умыванья волосы. А то притворится будто спит, и лишь только он нагнется к ней, — охватит шею и куснет за ухо.

Зато и попадало ей.

— Тебе, Януш, никакого инструмента не надо. Ты сталь, як дротину гнуть можешь, — говорила Ядвига, не умея пошевельнуться в твердых тисках его рук. — Пусти, а то калекой зробишь.

Иван Егорыч заглянет в глубину ее карих глаз и хочет сказать ей, что, если бы она из тончайшего стекла была сделана, и тогда не разбил бы он ее. Столько нежности у него, столько ласки — где же повредить!

Пришло время, когда Иван Егорыч захотел узнать прошлое Ядвиги.

— Я — одна, вот и все, — коротко отрезала она.