— Только шерсть, только уважаемый. Бумага — дрянь… Не советую, не советую, — энергично мотал головой О.
— Вы позволите… вечерком… заглянуть к вам?
— Буду рад… Буду рад… Европейская, 17… От 9—10…
X — шипел отсыревшей ракетой, О — стрелял, как из пушки.
— Возможно ли у нас слоноводство? — копошилось в мозгу Тузлукова. Он употребил героическое усилие, стараясь затушевать нелепый рефлекс. Только шерсть, только шерсть! хлестнула новая волна.
— Когда обратно… в Москву? — шипела ракета.
— Завтра к вечеру… Если успею, — стреляла пушка.
— Двигаемся?..
— Попробуем..
Слегка раскачав туши, толстяки отделились от скамьи.
— Одно непонятно мне. Госплан… — начал на ходу X.
— Пхе!.. — выпалил О. — Госплан— одно, наш план — другое…
Уплыли.
— Возможно ли в России слоноводство?.. Только шерсть, только шерсть! Боролись в голове Тузлукова два течения.
Досадливое движение головой — рядом, на скамье, лежит солидный новенький портфель крокодиловой кожи.
Уверенным жестом собственника Тузлуков потянул находку к себе, намереваясь подняться.
Худенький человек, с розовыми пятнами на щеках, опустился около на скамью, застенчиво покашливая. Тузлуков брезгливо покосился на неожиданного соседа и стал рыться в портфеле. Какие-то счета, фактуры, десяток карточек различных текстиль трестов, — хлам!
— Осмелюсь обратиться к вам, — закашлял сосед. — Обстоятельства… Буквально голодный… и буквально нездоров… Семья… самому лечиться надо… Несколько копеек…
— Безработный?
— Третий месяц… Служил у частника… по мануфактурной части — эксплоатация… Сокращен… В союзе не состою… Ну, и умирай с голоду… Верите ли, второй день крошки во рту не было…
Нам никогда не случалось видеть царственных повелителей от которых зависят судьбы их подданных, но, исходя из сценических образцов, думаем, что тот величавый жест, который Тузлуков бросил человечку с розовыми пятнами, вполне соответствовал идее кино-царственности.
— Следуйте за мной!
С гордо откинутой головой, сросшись с портфелем из крокодиловой кожи, Тузлуков величественно шествовал по направлению к проспекту. Худенький человек, похожий на движущийся вопросительный знак, неуверенно семенил сзади.
Идея царственности замыкалась немым вопросом.
У Гостиного — вереница таксомоторов. Один — уютен, располагающ, внушителен, цвета свежей телячьей крови. Тузлуков остановился около, кивнул шофферу, кивнул спутнику:
— Садитесь. На переднее.
Через две минуты такси остановился около биржевого кафе. Короткое «жди» — шофферу, и милостивый кивок спутнику.
— Кстати, ваше имя?
— Кошницын… Иван Иванович…
— А я — товарищ Тузлуков. Моссукно. — Только шерсть, только шерсть, — пролагал себе путь через мозговые извилины новый рефлекс.