– Из чего муж заключил, что это слабое, покорное существо, – произнес Вуазне. – Ничтожество, которое так и не выбилось в люди.
– Отвратный, – повторил Ноэль.
– Муж ревнив? – спросил Адамберг, с беспечным видом начав делать какие-то пометки.
– Уверяет, что нет, – ответила Фруасси. – Он считает этот брак досадным недоразумением, которое можно исправить разводом.
– Ну и?.. – Адамберг повернулся к Мордану. – Майор, вы, кажется, говорили о стратегии?
– Он делает ставку на инстинкты полицейских, которых, всех до одного, считает зашоренными и недоразвитыми расистами: когда им придется выбирать между состоятельным адвокатом, который говорит так изысканно, что даже непонятно, и арабом-разнорабочим, они нацелятся на араба.
– И что же такого сложного и запутанного он вам наговорил?
– Трудно сказать, – ответил Вуазне, – поскольку лично я не понял. Всякие слова вроде “апперцепция” или… погодите, сейчас… гетеро… “гетерономия”.
– Гетерономия – это какое-то сексуальное отклонение? – спросил Ноэль. – Он употребил это слово по поводу любовника.
Все повернулись к Данглару, рассчитывая на его помощь.
– Нет, он имел в виду несамостоятельность ума. Любопытно было бы поиграть с этим молодцом.
– Я на вас рассчитываю, майор, – произнес Адамберг.
– Все сделаю, – отозвался Данглар, в душе ликуя и ненадолго забыв о настораживающем равнодушии Адамберга и его небрежности. Было совершенно ясно, что комиссар мало что запомнил из его отчета, составленного со всей тщательностью.
– Еще он приводит много цитат, – вставил Меркаде, внезапно вышедший из состояния дремоты.
Меркаде, блистательный специалист по компьютерным делам, уступавший разве что Элен Фруасси, страдал гиперсомнией, и весь комиссариат с пониманием и даже заботой относился к его недугу. Если бы дивизионный комиссар узнал об этом, Меркаде был бы немедленно уволен. Зачем держать сотрудника, на которого каждые три часа наваливается неодолимый сон?
– И мэтр Карвен ждет реакции на свои чертовы цитаты, – продолжал Меркаде, – например, чтоб кто-то хоть одного автора назвал. Он наслаждается нашим незнанием, ему нравится нас унижать, это точно.
– Например?
– Ну вот, – проговорил Жюстен, открывая свои записи. – По поводу Насима Бузида, как всегда: “Люди меньше опасаются лжи, чем вреда, причиненного ложью”.
И снова все выжидающе уставились на Данглара, чтобы он избавил их от многократных унижений со стороны адвоката, но майор из деликатности не стал сразу называть автора, как бы намекая на то, что он ничем не лучше остальных сотрудников комиссариата. Его скромность никто не оценил, но его простили: у кого же еще спрашивать, как не у него, человека сокрушительной эрудиции, знающего все высказывания всех писателей на свете.