Старик, который был при клинике кем-то вроде садовника, смотрителя и ночного сторожа, выдал нам облезлые щетки, ведра и мыльный раствор. Мы накачали в колонке ледяной воды и принялись скрести мостовую. Это было нудное, но, в общем-то, не такое уж сложное занятие: пока руки заняты, можно болтать о чем угодно, а можно думать о чем-то своем. Мне почему-то вспомнилась Хайди — вот бы она посмеялась, увидев меня на четвереньках, по уши в мыльной пене. Она так заразительно смеется — как будто стеклянные бусины рассыпались и скачут, катятся во все стороны. Даже если настроение паршивое — все равно разулыбаешься, как дурак.
— Ты что улыбаешься? — спросил Бруно.
— Да так, ерунда, — отмахнулся я. — Интересно, а где спальни девчонок?
— Зачем тебе? — изумленно уставился он.
— Ты что, уже не хочешь узнать правду о своей сестре? Может, здесь еще есть те, кто видел ее. Все-таки три года — не такой большой срок. Кстати, начать опрос свидетелей можно прямо сейчас, — и прежде, чем он успел сказать хоть слово, я вскочил с колен и подошел к сестре, которая о чем-то тихо переговаривалась с Вагнером. Заметив меня, оба разом замолчали.
— Сестра Филди, мы с Бруно, — я махнул рукой в его сторону, — поспорили, куда выходят окна нашей спальни: я ручаюсь, что прямо на этот дворик, а Бруно утверждает, что на противоположную сторону.
Сестра улыбнулась.
— Мне жаль, Кристобальд, но Бруно прав. Окна вашей спальни смотрят на восток, а это южная сторона.
— Вот черт! — ругнулся я. — Вы так здорово ориентируетесь в замке! Это же настоящий лабиринт. Наверное, давно уже тут?
— Давненько, — улыбнулась она.
— О, тогда вы наверняка должны помнить старшую сестру Бруно, Элизу. Элиза Штайн. Он говорит, она была настоящей красавицей. Она умерла три года назад — от простуды. Помните?
Сестра Филди бросила быстрый взгляд на Вагнера, который мял в узловатых пальцах с обломанными желтыми ногтями сигарету. Она была грязная, замусоленная, словно он таскал ее в кармане черт знает сколько времени. Меня чуть не передернуло от брезгливости.
— Нет, признаться, что-то так сходу не припомню, — пробормотала сестра Филди. — Возможно, как раз в это время я уезжала на сестринские курсы.
Я кивнул и отошел. То, что она обманывала, было ясным, как день. Но важнее было другое: старый сторож тоже прекрасно знал, о ком шла речь, хотя не проронил ни слова. Что же за тайну хранят эти двое?
— Бруно, — шепнул я, снова опускаясь на четвереньки и берясь за щетку в серой пене. — Похоже, ты был прав, приятель.
Его глаза округлились, но заметив пристальный взгляд сестры, он промолчал и только еще усерднее принялся шоркать брусчатку.