И при этом это была подлинно европейская, парижская газета с еженедельными обзорами европейской прессы, написанными самой Ириной Алексеевной не просто со знанием дела, но с тем внутренним европейским пониманием, которое не всегда близко и понятно русскому. Да еще и постоянное присутствие статей Алена Безансона, Жана-Франсуа Ревеля и многих других знаменитых французских мыслителей и гуманистов делали газету первоклассной даже просто с европейской, парижской точки зрения.
В этом поразительном небывалом и неповторимом единстве и были и своеобразие и значение «Русской мысли», которая, как только это стало возможным начала не просто пересылаться по почте и с любыми оказиями, но и появляться в нескольких московских киосках (впрочем, «Гласность» ею издавалась и в микроформате — для пересылки в СССР в почтовых конвертах), и в результате стала очень важной частью демократического движения в России. В какой-то своей особой части не менее важной, чем «Дем. Россия», «Мемориал» и «Гласность» и так же как они, в условиях удушения зарождавшейся демократии, «Русская мысль» подлежала удушению с точки зрения КГБ. Но добраться до газеты находящейся в Париже, к тому же с очень опытным и много повидавшим редактором было совсем непросто.
У российских спецслужб появились для этого реальные возможности, когда в девяносто шестом году американские фонды, осуществлявшие помощь России, были окончательно переключены на поддержку все разворовывавших сотрудников КГБ в правительстве Ельцина, а соответственно пропал всякий интерес к русской эмиграции. Но, конечно, при таком опыте, влиятельности и при хорошо понимавшем к чему идет дело редакторе, для «Русской мысли» это не было катастрофой. Оставался и даже возрос немалый банковский счет, популярность и тираж «Русской мысли» за рубежом и в России (пока совершенно убыточный) неуклонно возрастали, да и значение самой газеты, как и высокая репутация в мире самой Ирины Алексеевны были так велики, что бесспорно, могли открыть все новые и новые возможности для газеты (как под непрекращающимися ударами и разгромами все с новыми и новыми проектами шестнадцать лет выживала «Гласность»). К несчастью, первые тяжелейшие удары обрушились на саму Ирину Алексеевну, которой, не забудем, было уже восемьдесят лет. После тяжелой болезни умер ее сын и хотя это так странно совпадает с трагедиями наших детей в России, но, говорят, было просто невыносимым совпадением, от которого у Ирины Алексеевны едва хватило сил оправиться. Второй почти такой же тяжелый удар и в этом случае я уверен, что он неслучаен (вспоминая, например, разорение газеты «Моргенбладет», когда нужно было разгромить «Гласность» в 1989 году) — последовал одновременно и по Ирине Алексеевне и по газете «Русская мысль». Желая увеличить доходность средств, которые оставались у «Русской мысли» Ирина Алексеевна доверила управление ими своему зятю — Аринголи, достаточно известному в Риме предпринимателю в сфере жилищного строительства. Я сам жил, по-моему, в двух из выстроенных им и ему принадлежавших очень не дешевых многоэтажных пансионатов на Аппиевой дороге. Принадлежа к традиционной римской буржуазной среде (да еще зять князя Альберти) он, конечно, пользовался постоянным и не ограниченным банковским кредитом, особенно необходимым в строительстве, да и в течение двадцати лет бесспорно хорошей репутацией. Однажды приехав ко мне в гостиницу на Via Veneto, он сказал: