. Суть этой статьи была обманчиво проста: скорость ответа на вопрос зависит от вида мышления, который нужно задействовать для его обработки. Если вам требуется отреагировать на вспышку или взрыв, вы можете сделать это весьма быстро (сто девяносто миллисекунд для вспышек и сто шестьдесят миллисекунд для взрывов). Однако если вам необходимо сделать выбор («скажите, красную или зеленую вспышку вы видели»), придется затратить на несколько десятков миллисекунд больше. Если же требуется еще и назвать то, что вы видели («я видел голубую вспышку»), на это необходимо еще больше времени.
Простые измерения Кеттелла не привлекли почти никакого внимания, и тем не менее его работа ознаменовала начало коренных перемен. На заре промышленной эры интеллектуалы думали о машинах. Точно так же, как сегодня люди используют метафору компьютера, в то время мышление было пропитано метафорой машины. К тому моменту (конец XIX века) биологи уверенно приписывали многие аспекты человеческого поведения машиноподобным, механистическим операциям нервной системы. Они знали, что на прием сигнала глазом, на его прохождение по аксонам, затем по нервам, ведущим к коре мозга, и, наконец, на его обработку в мозге требуется определенное время.
Однако люди продолжали рассматривать мышление как нечто иное. Им казалось, что оно проистекает не из физических процессов, а лежит в особой категории психического (или духовного). Эксперименты Кеттелла подняли проблему мышления. Оставляя прежние стимулы, но меняя задание («а сейчас примите решение такого-то и такого-то вида»), он измерял, насколько больше времени теперь требуется для его выполнения. Измерив время размышления, он предположил, что это и есть прямая связь между мозгом и разумом. Кеттелл писал, что простой эксперимент такого рода дает «сильнейшее подтверждение, что мы можем провести параллель между физическими и психическими явлениями; едва ли есть сомнения, что полученные результаты отображают сразу скорость изменения и в мозге, и в сознании»[17].
Тот факт, что мышление требует определенного времени, пошатнул столпы парадигмы о нематериальности мышления, что было вполне в духе XIX века. Оказалось, что мышление, как и другие аспекты поведения, не было какой-то потрясающей магией, а опиралось на вполне осязаемую механическую основу.
Можно ли приравнять мышление к производственному процессу нервной системы? Подобен ли разум машине? Мало кто из людей уделял значимое внимание вновь возникшей идее; большинство продолжало считать, что их умственные операции появляются мгновенно, по первому требованию. Однако для одного человека эта простая идея изменила все.