Мы с тобой (Дневник любви) (Пришвин, Пришвина) - страница 128

Итак, путешествие мое в гору все продолжается.

Цветет мята. В тени лесной есть еще крупная земляника, малина поспела. Кукушка смолкла, но горлинка еще гуркует. Мы с Л. собираем грибы. Очень сближаемся, становится похоже на связь неразрывную.

Л. видела сон, будто с нею десятки и сотни и тысячи се сожителей и поклонников, а меня нет. И старый подвижник ей говорит: "Нет тебе прощения и не будет" . После чего Л. хотела утопиться, но поклонники ей не дали.

-- Я видел очень томительный, очень мучительный сон...

-- Расскажи!

-- Видел, будто в лесу собираю грибы, а их нет..

-- Ну?

-- Вот и все.

-- Почему же он томительный и мучительный?

Потому что грибов нет.

Староверов Гаврила. Старик -- хранитель православия, безупречный человек, единственный, кто против нашего брака и разорвал отношения с Л. за то, что она оставила А. В. Единственный его порок и грех, что он не участвует в современности, что, значит, мертв. Но с мертвых и спроса нет, значит, нет у него ни греха, ни порока: безгрешный и беспорочный старик, неподвижная фигура 36.

Проводил своих... В этот раз мне стало даже чуть-чуть не по себе, что я как будто больше не могу удовлетвориться одиночеством. Вот когда она стала по-настоящему моей женой. И это удивительно, до чего она именно жена, хотя это имя, произнесенное со стороны, ей непереносимо.

Впрочем, она ненавидит всякую форму без живого содержания, называемого ею любовью. Так вот, обычная "жена" ей ненавистна, как категория брака. Ее же собственная, т. е. она сама как жена, происходит от материнской любви. И все ее схватки с матерью происходят от ненависти к форме.

У Н. А. есть прием логического рассуждения, с уверенностью, иногда надменной, что если она рассудит, то из этого должна выйти правда... Это у нее не то от дворянства, не то от немцев...

Не дай Бог мне ее когда-нибудь огорчить.

Вчера проводил, сегодня первый день на холостом положении, но письмишко успел написать.

Поэты юные в своем творчестве исходят от удивления, старые поэты -- от мудрости. Но бывает наоборот: юный питается мудростью (Лермонтов), старый -удивлением (Пришвин).

Написав рассказ, я сказал, не думая о читателе, а только о себе, как мне самому показалось, я сказал с восхищением: "Хорошо". Другой же не о себе думает, а о детях, для которых написано, и тоже с точки зрения читателя говорит: "Хорошо". Никогда я не думал о читателе, а мне часто говорят: "Вы должны знать, для кого вы пишете". Странно, что я, не думая о читателе, гораздо меньше ошибаюсь, чем те, кто о них думает. Почему?