Когда Канашов вошел в кабинет, генерал-полковник с кем-то говорил по телефону. Широкое, круглое лицо командующего было озабоченно, губы поджаты. В правой руке он держал телефонную трубку, в левой — дымящуюся папиросу. На левой стороне груди, выше кармана, — три ордена Ленина, два Красного Знамени и медаль «XX лет РККА». На столе — карты, коробка папирос и очки в роговой оправе. «Попал я, видно, ему под горячую руку. Сейчас даст разгон. А то и за палку схватится, как тогда, когда снимал с дивизии», — подумал Канашов.
Но командующий, окончив разговор, миролюбиво протянул руку, поздоровался и сказал, вставая:
— Езжай в Москву, получишь там документы и срочно поедешь формировать дивизию. Ясно?
— Работа мне любая по душе, товарищ генерал, а то кисну здесь без дела, как гриб в маринаде.
— Ты не думай, что я направляю тебя охотно. Да тут вот член Военного совета вашей армии мне все уши о тебе прожужжал.
— Дивизионный комиссар Поморцев? — обрадовался Канашов. У него чуть не вырвалось: «Ну и человек, ну и добрая душа, не побоялся заступиться за опального командира», но он воздержался.
Получив документы, Канашов направился домой. «Надо собраться в дорогу, устроить получше Галочку, дать телеграмму Наташе, написать письмо Нине».
Но только он спустился к выходу — встретил полкового комиссара Поморцева.
— Ты куда летишь, как на пожар? Откуда?
Они поздоровались и отошли в сторонку.
— Будешь летать: месяц дали на формировку дивизии. — И, понижая голос, сказал: — Из-под Сталинграда я только вчера приехал.
— Ну и как там?
Канашов нахмурился и опустил голову.
— Плохо… Очень плохо. В Сталинграде идут бои. К самой Волге немцы прорвались.
Он посмотрел с надеждой на Поморцева. Тот подбодрил:
— Да ты головы не вешай! Большие, я бы сказал, решающие события надвигаются. Потерпи малость, скоро сам все увидишь и узнаешь… Ну, давай прощаться, Михаил Алексеевич. Я ведь тоже тороплюсь по делам. Желаю тебе здоровья и успехов!
Перед отъездом Канашов долго советовался с Аленцовой, как быть дальше с девочкой. Оставаться ей при Аленцовой было нельзя. И, несмотря на свою привязанность к девочке, Аленцова все же вынуждена была уступить и согласиться с Канашовым оставить ее временно у тетки (родной сестры его матери) и Москве. А там будет видно.
Верная своему задиристому характеру, Аленцова прощалась с Канашовым нарочито веселая.
— Ну, Михаил, теперь уж ты наверняка от меня избавишься.
Канашов понимал, что она пыталась шутить сквозь слезы. И он ответил ей в тон:
— А ты от меня.
Она тяжело вздохнула, прислонилась щекой, и он почувствовал, как теплый ручеек защекотал ему руку.