— Вот оно что… Как вас? Фамилия ваша? — строго спросил он.
— Евтух Кушник я, из Долгого Моха. Слыхали?
— Нет. И давно вы там живете?
— Как на свет божий народился. Сорок пять годов все на одном месте.
— Ну, а почему же вас в армию не взяли?
— Призывали, товарищ старший лейтенант. Да нас и до призывного пункта не довели: немец тут как тут. Чуть было в плен не попал…
— В партизанский отряд бы пошел. Есть же у вас тут партизаны?
— Партизаны-то есть. Да тифом болел я, а теперь ноги распухли от простуды. Давно бы ушел, товарищ старший лейтенант, да здоровье у меня никудышное…
Не нравилось все это Жигуленко. «Хитрый, видать, мародер».
Бойцы стояли вокруг саней, шептались между собой.
— А ты не знаешь, где партизаны? — спросил Жигуленко.
— Они мне, товарищ старший лейтенант, не докладывают. Говорят люди: кругом их в наших лесах полно…
«Это хорошо», — подумал Жигуленко.
— Они кочуют, как цыгане. Сказывали, тахтика у них таковская. И на Долгий Мох не один раз налетали. Ворвутся, завяжут пальбу с немцами, и, опять в лес.
«Ну, тогда мы у цели», — обрадовался Жигуленко.
— И много немцев у вас в селе?
— Когда как. То понаедут с машинами. День, два стоят. Уедут, останется трошки. Склады охраняют да за бабами волочатся. И шнапс свой глушат, глушат. А не хватит, давай по домам шуровать, самогон у мужиков искать. Да какой тут самогон? У каждого жрать нечего. Картошкой да всякой овощью перебиваемся.
«Был бы у меня отряд человек сорок-пятьдесят, — думал Жигуленко, — да оружия и боеприпасов побольше. Вот бы устроить вылазку в тот самый Долгий Мох. В селе только часовые да склады. Вот бы мы там развернулись. Сейчас бы тройку бойцов с мужиком в разведку, а ночью ударили…»
Вспомнил он, как успешно действовал его подвижный отряд в полку. «Где теперь Канашов? Может, и голову буйную где сложил. Умный был командир и вояка умелый. Не случись со мной такого несчастья, никуда бы от Канашова не пошел. Разбросала всех война. Где Саша Миронов, Ляна?» И так вдруг сердце его заныло. Вспомнилась Рита. «Хорошая она у меня. Зря ее обижал. Глупый был, все тянулся к особенным, красивым. Женушка ты моя, женушка… Вспоминаешь ли ты хоть когда обо мне? Сына мне обещала и так уверенно говорила, будто и впрямь знала, что родит только сына. Сын или дочь — все равно, все они мне сейчас дороги, и, кроме них, никого не надо…»
Жигуленко очнулся от воспоминаний. Теперь с ним горстка бойцов, за которых он отвечал головой и сердцем. Они на него надеются, верят, а он и сам не знал, что сейчас делать, чтобы оправдать их надежды, доверие.