– Начинай, – коротко приказала Мари-Эммануэль.
Тотчас же послушница бухнулась на колени, и под ударом ее тяжелого тела гулко отдались эхом половицы. Бодрая и невозмутимая, она механически затараторила:
– В праведном смирении каюсь во всех ошибках, которые совершила против устава, в особенности, – она перевела дух, – в том, что во мне нет истинного понимания бедности, раз я сломала иглу, когда шила.
Наставница закрыла глаза, – казалось, она размышляет.
– Три раза произнесешь «Отче наш», – бесстрастно заявила она. – А в будущем осторожнее обращайся с иглами. Они очень дорого обходятся общине.
Первая послушница почтительно кивнула и принялась шепотом читать молитву, в то время как следующая, молодая итальянка по имени Ассунта, упав на колени перед наставницей, поспешно и нервно заговорила:
– В праведном смирении каюсь во всех ошибках, которые совершила против устава, в особенности… в особенности… – запнулась она, – в особенности в том, что я лишена монашеской скромности, поскольку слишком быстро хожу по коридорам.
Последовала пауза, неловкая пауза. Мари-Эммануэль медленно открыла свои белесые и вместе с тем пронзительные глаза.
– Больше тебе нечего сказать?
– Нет, матушка, – мучительно покраснев, ответила Ассунта. – Не могу вспомнить.
– Пожалуйста, постарайся вспомнить, – последовала холодная реплика.
– Мне… мне никак не вспомнить, матушка, – промямлила женщина.
Краска моментально схлынула с ее лица, но оно не стало смуглым, каким было от природы, а покрылось мертвенной бледностью. Мари-Эммануэль спокойно возвела очи к потолку, отчего тишина вдруг стала гнетущей.
– Вчера я осматривала твой шкафчик, – безучастно проронила она, – и обнаружила два носовых платка, лежащих под полотенцем. Как тебе хорошо известно, это против правила. Тебе объясняли, что большие предметы должны лежать снизу. Носовые платки должны быть сверху полотенца, а не наоборот. – Она умолкла, потом язвительно прибавила: – За это ты три раза прочитаешь «Аве Мария» – les bras en croix[41] – в трапезной во время обеда.
Люси невольно почувствовала, как у нее в душе что-то защемило – таким пустячным был проступок, таким жалким было смирение преступницы. Люси давно обратила внимание на сестру Ассунту – невысокую и неприметную женщину, набожную и учтивую, болезненно реагирующую на любое неодобрительное слово. Наказывать столь слабое создание наверняка несправедливо, это проявление мелочного злобного тиранства. Вновь на Люси горячей волной нахлынуло чувство, которого она так страшилась. Придавать значение тому, где лежат носовые платки, серьезно рассуждать о месте полотенца – ну разве это не абсурдно? Неужели она, Люси, допускает, что такое возможно? Она поджала губы и нервно стиснула пальцы. Ее душа горела и трепетала от стыда. Да, она испытывала тот же унизительный стыд во время предыдущих «покаяний». Почему, почему… так получается? Вздрогнув, она взяла себя в руки. Она не должна так думать, ей следует обуздать свой чересчур пылкий нрав. Это грех – и тяжкий грех – осуждать власть, поставленную над ней волей Господа. Она опустила глаза. Ее очередь медленно приближалась.