И снова, оказавшись среди шума, она ощутила в себе эту внутреннюю борьбу.
Когда Люси вошла, никто не обратил на нее внимания, поскольку устав запрещал упоминать обряд искупления, но она знала, что нужно делать. Ей следует разговаривать, улыбаться и смеяться с окружающими, будто забыв об унижении, ясно давая понять, что она не питает злобы. У окна сгрудились, болтая и хихикая, несколько женщин – среди них были Тереза с Вильгельминой и Маргаритой. Подсев к ним, Люси почувствовала на себе бдительный взгляд наставницы, и отвернулась. Нынче она будет вести себя беспечно.
За окном барабанил сильный дождь, но некоторые послушницы бесстрашно продолжали работать в саду, подоткнув подол, выпятив зад и широко расставив ноги в сабо. На них не действовали ни дождь, ни устав.
Люси испугал голос, внезапно прозвучавший у самого уха:
– Это займет твои пальцы.
Приятный голос принадлежал сидящей рядом новициатке. У нее на коленях лежала картонная коробка, заполненная кусками шпагата. Каждая послушница чем-то занималась в часы отдыха, когда шел дождь: переделывала использованные конверты для повторного применения, приводила в порядок лоскуты ткани из рабочей комнаты, связывала узлами веревки, из которых делались плети для бичевания, – словом, выполняла разные работы, рекомендованные уставом. И Люси, слабо улыбнувшись в ответ на улыбку соседки, взяла шпагат из коробки и принялась разглаживать его тонкие концы. Тщательно распутывала петли, развязывала узелки, распрямляла, а затем сворачивала бечевку в аккуратные маленькие мотки – таково было ее нынешнее занятие.
Вокруг разговаривали, реплики носились взад-вперед, как воланы при игре в бадминтон.
– Нужно сочинить поздравительные стихи.
– Ну да, юбилей матушки.
– Ты ведь сочинишь стихи, Тереза?
– Ну конечно… для матушки… понятно.
Пауза. Это злобные домыслы Люси или подобострастные слова вправду предназначены для ушей Мари-Эммануэль с единственной целью – доставить ей удовольствие?
– О-о, взгляните, матушка, какой милый цвет! – оживленно промолвила одна женщина, игривым кошачьим жестом вытаскивая из коробки лоскут атласа.
Мари-Эммануэль с важным видом кивнула, но без особого восторга.
Вдруг Маргарита с радостным удивлением указала на пол:
– Ах, матушка, сестра Габриэлла опять потеряла подвязку!
В общине в качестве подвязок использовалась кромка от твида.
Все засмеялись, а Габриэлла покраснела и со смехом подняла маленькую подвязку.
– Ясно, что она не твоя, – сказала Тереза сидевшей рядом Вильгельмине.
Из мощной груди фламандки вырвался звучный смех. Последовала короткая пауза, а затем Вильгельмина снова взялась за работу. Она педантично разрезала газеты на квадраты, для повторного и конечного использования в уборной. Фламандка делала это с точностью, продиктованной любовью к Богу, но в ее ближайшем окружении это занятие постоянно давало повод для открытого и простодушного веселья. И вот Тереза, возвращаясь к этой теме, проказливо объявила подругам: