– Je vais la suivre[45], – пробормотала она. – Je vais la suivre.
Они начали встречаться и беседовать в саду. Это было немного странное общение, не совсем соответствующее уставу, но в тот период жизни Люси дружба Адрианы – если это можно было назвать дружбой – была как передышка, как внезапное вмешательство добрых сил перед лицом надвигающейся беды. Люси, казалось, привязалась к старухе, стараясь научиться у нее спокойствию, к которому так отчаянно стремилась.
Шестьдесят лет в духовном сане! Сумей Люси постичь глубины души старой монахини, она наверняка разрешила бы мучившую ее вечную загадку. И Люси подталкивала Адриану к этому откровению.
– Да, на празднике Двенадцати святых мучеников исполнится шестьдесят лет, как я ношу одежду монахини.
– И теперь вы испытываете великое счастье – эта жизнь дала вам все, чего вы хотели? – напирала Люси.
– Счастье для меня – погреть старые косточки на солнце, – с довольным видом ответила Адриана, – кроме того, приближается моя годовщина, которая приходится на праздник Двенадцати святых мучеников! Подумать только!
– Но…
– Ах, я вступала в общину с великим пылом и рвением, – задумчиво пробормотала старуха. – Я это помню. Как моя бедная мать рыдала, когда я приняла постриг! На самом деле она была против. Но потом… все это рвение… не знаю. – Она замолчала. По ее кроткому сонному лицу ползала муха. – Понимаешь, – после паузы сказала она, – в этой жизни все время заставляешь себя что-то делать. Однажды я прочла об одном великом святом – не помню где, теперь я быстро все забываю. Он не раз в своей монашеской жизни испытывал благодать подлинного религиозного экстаза и постоянно молился об этом. Но, несмотря на это, во имя доброго Бога он заставлял себя делать то, чего ему не хотелось. Он говорил: «Я верую». Вот она, вера. И это можно понять. – Она вновь мечтательно умолкла. – Я сама не святая, но и у меня точно так же.
Люси с тревогой взглянула на нее.
– Но награда, сестра… – пробормотала она, – награда после смерти.
– Я не хочу умирать! – с неожиданной резкостью ответила Адриана, отчего муха слетела с ее носа, словно услыхав что-то гадкое. – Я нахожу жизнь приятной – грею старые косточки на солнышке и вполне довольна. А еще есть милые воспоминания. – Она просияла улыбкой, окрашенной этими воспоминаниями, когда ее память – память престарелой женщины – легко обратилась к далекому детству. – У меня дома в Льеже было прелестно. В углу двора росла смоковница, под которой я обычно играла. Однажды меня взяли на большую ярмарку – на две недели приехали цыгане, и их детям были даны наставления. На меня надели голубое платьице, а мои волосы все были в мелких кудряшках.