– Дозволено мне будет говорить?
Наставница чуть наклонила голову.
– Вы понимаете, что сестра Адриана обратилась ко мне первой?
– Это не имеет значения.
– И если она снова ко мне обратится, что я должна делать?
Эти слова отдались эхом в мрачной тишине коридора.
– Как тебя наставляли. Не отвечай.
Они взглянули друг на друга, и пламя битвы вспыхнуло в глазах Люси. Она женщина с пылкой душой, а не какое-то раболепное, безвольное, создание, готовое унижаться и пресмыкаться во прахе, послушно виляя хвостом и тявкая: «Oh, pardon, ma bonne mère»[47], прося прощения за несуществующее прегрешение. Как огнем ее опалило внезапным острым отвращением. Она ровня этому дородному бесполезному существу. Да, больше чем ровня. Несмотря на свое измученное, обессиленное тело, она сильнее и лучше ее. Ей-богу, так и есть. Сильнее и лучше. Ей знакомы радости любви и родовые муки. Она вовсе не бледная девственница, которая дает выход подавляемым в заточении эмоциям в беспричинной злобе. Она – женщина, и она не боится. Люси вздернула голову, как рассерженная лошадь, ее худое, осунувшееся лицо преобразилось, и она дерзко посмотрела в лицо Мари-Эммануэль.
– Вы хоть понимаете, – громко, не сдерживаясь, воскликнула она, – что из-за вас моя жизнь в последние три месяца превратилась в мучение?
– Какое мучение? – Это непроизвольное восклицание сопровождалось быстрым взглядом исподтишка.
– Несказанное мучение! И все попусту! – Слова вырывались у Люси с яростным напором. – Вы насмехались надо мной, то и дело унижали меня!
Веки Мари-Эммануэль чуть затрепетали. Она заметно побледнела.
– Это так, – медленно проговорила она, – но только ради твоего блага – для твоей же пользы.
– Моей пользы?! – вскричала Люси.
Возмущенная, она энергично взмахнула рукой, и Мари-Эммануэль невольно отступила ближе к лестнице.
– Это неправильно! – не сдержавшись, выпалила наставница сдавленным голосом. – Ты ведешь себя неразумно.
Грудь Люси наполнилась безумной радостью. Замешательство врага вызвало в ней бурное ликование.
– Вот видите, какая я! – в пылу бросила она. – Я подчинилась, но всегда была сильнее вас.
В полумраке коридора было видно, что лицо Мари-Эммануэль покрылось мертвенной бледностью.
– Говорить так – значит идти против Бога! – напряженным голосом выкрикнула она. – Завтра ты должна получить искупление вины.
– Искупление! – На Люси нахлынуло мучительное раздражение, перешедшее в холодное отвращение. – Завтра еще не наступило, – язвительно произнесла она.
Потом пристально посмотрела на женщину, которая стояла в тени, прислонившись к стене. Благочестие пропало, вместо него осталось лишь презрение.