Мы решили прогуляться по краю поля. Я сказал Шимоде: кстати, ведь «наш паспорт» – это неправильно. «Мой паспорт». А если наши, то паспорта. Наш паспорт – это значит, что у нас один паспорт, один на всех. А как там точно поётся? Шимода ответил: на разных концертах по-разному. Иногда – «если я тот, о ком был написан мой паспорт», иногда – «если мы те…» и так далее. А иногда вообще совсем по-другому. Я засмеялся: БГ такой, он может. Шимода сказал: да ведь никакой разницы и нет.
Шимода предложил перейти на ты, и мы перешли на ты. Шимода был примерно моего возраста. Потом оказалось, что он старше меня на два года. Но возраст Шимоды, вернее, его облик, то, сколько можно было ему «дать» на вид, этот внешний возраст у Шимоды менялся как окраска у хамелеона. Иногда Шимода выглядел как молодой, тридцатилетний, иногда – на свои сорок, а часто бывало и так, что Шимода казался старым, пятидесятилетним.
Я спросил: а зачем ты прыгаешь? Шимода ответил скучно и предсказуемо: знаешь, просто я очень боюсь высоты. Я сказал: я тоже очень боюсь высоты. Но я не прыгаю. Наверное, именно поэтому. Ты не находишь, что это логично? Шимода сказал: нет. Ты боишься высоты, и ты не прыгаешь. Зачем же ты живёшь?
Я завёлся: ага. Ты преодолеваешь себя. Мы все должны преодолевать себя. А кто этот я, который преодолевает себя? Разве это не тот же самый я, которого он преодолевает? И какая разница, какой из меня преодолеет какого другого? Не буду ли тот же самый я – победителем? И тот же самый я – проигравшим? Зачем же тогда прыгать? Считай, что я преодолел себя тем, что я не прыгаю. Я преодолел одного себя, который хотел преодолеть другого себя, того, который боится высоты. Так что я ещё лучше преодолел себя, я победитель второго уровня.
Шимода радостно улыбнулся. Мне показалось, что теперь и он проникся ко мне симпатией. Шимода сказал: всё правильно. Ты молодец. Тебе не надо прыгать. А я прыгаю не для того, чтобы кого-то преодолеть. Или победить. Просто, знаешь, в те несколько минут, которые предшествуют прыжку, ты видишь этого себя. Маленького котёнка. Или крысёнка. Который забился в угол где-то там, внизу живота. И верещит. И ты понимаешь: некого тут побеждать. Велико геройство – утопить котёнка в ведре. Некого преодолевать. И некому. Никого нет. И делаешь шаг, выходишь. А там – небо.
Так получилось, что Марат не смог мне ничем помочь. У него самого начались тяжёлые времена. Мой переезд в Петербург оказался прыжком в неизвестность, прыжком без парашюта. Мне было негде жить. И не на что. Я делал то, что по-русски называется «мыкаться». Если бы я пил, я бы стал бомжем, как герой романа Иличевского «Матис». Но я не пил. А ещё я был молод, очень молод. Когда ты так молод, то все житейские неустройства переносятся легко, как опыт и приключение. Если бы я оказался на улице сейчас, я бы погиб.