Я понимала, что этот маленький язычок – всего лишь первый образчик того, что предстоит дальше. Если я не решу сойти с тропы, то проведу несколько следующих недель, не видя перед собой ничего, кроме снега.
– Я схожу с тропы на перевале, – сказала я Дугу и Тому, когда мы в тот вечер ужинали. Я весь день шла одна – и это был второй за все время день, в который я прошла больше 24 километров, – но снова нагнала их, когда они ставили лагерь. – Я собираюсь подняться в Сьерра-Сити и там опять встать на маршрут.
– А мы решили идти дальше, – проговорил Дуг.
– Мы говорили об этом и думаем, что тебе следует к нам присоединиться, – добавил Том.
– Присоединиться к вам? – переспросила я, выглядывая из туннеля своего темного флисового капюшона. Я натянула на себя всю одежду, которая у меня была; температура упала почти до нуля. Со всех сторон нас окружали островки снега, залегшие в тех местах под деревьями, где кроны заслоняли их от солнца.
– Тебе небезопасно идти одной, – сказал Дуг.
– Ни для кого из нас небезопасно идти в одиночку, – вставил Том.
– Но идти по снегу небезопасно ни для одного из нас. Ни вместе, ни в одиночку, – возразила я.
– Мы хотим попробовать, – сказал Том.
– Спасибо, – проговорила я, – тронута вашим предложением, но не могу.
– Почему это ты не можешь? – спросил Дуг.
– Потому что в этом весь смысл моего похода: я здесь для того, чтобы сделать это в одиночку.
Я была здесь не для того, чтобы не говорить «я не боюсь» всякий раз, как послышится треск ветки в темноте. Я была здесь для того, чтобы переиграть этот страх.
После этого мы некоторое время ели и молчали, каждый из нас держал в ладонях теплый котелок, полный риса, фасоли или лапши. Из-за произнесенного «нет» меня охватила печаль. Не только потому, что это значило, что я не попаду в Высокую Сьерру. Но еще и потому, что, сколько бы я ни твердила, что хочу совершить этот поход одна, их компания меня утешала. Быть недалеко от Тома и Дуга ночью означало, что мне не нужно будет повторять себе «я не боюсь» всякий раз, как послышится треск ветки в темноте или ветер начнет трясти палатку настолько яростно, что кажется, будто вот-вот случится что-то плохое. Но я была здесь не для того, чтобы не говорить «я не боюсь». Я была здесь для того, чтобы переиграть этот страх. Чтобы переиграть, в сущности, все то, что я сделала с собой, и то, что сделали со мной. И я не могла добиться этого, объединившись с кем-то другим.
После ужина я залегла в свою палатку с рассказами Флэннери О’Коннор, поставив книгу себе на грудь, слишком утомленная, чтобы держать ее на весу. Дело было не только в том, что я замерзла и устала от дневного перехода: на этой высоте еще и воздух стал разреженнее. Я не могла просто так заснуть. В состоянии, напоминавшем реакцию бегства, я размышляла, каково это – пропустить Высокую Сьерру. Это разрушало практически все. Все планы, которые я строила. Весь путь, который я разметила себе на лето, вплоть до каждой коробки с припасами и едой. А теперь я совершу лягушачий прыжок в более чем 700 километров по маршруту, который намеревалась пройти. Я доберусь до Эшленда в начале августа, а не в середине сентября.