– Но потом – что? – настаивала я, едва не задыхаясь от боли. Я должна была знать. Ведь все это падет на мои плечи. – Что ты хотела бы сделать с тем… что… что останется? Ты хочешь, чтобы тебя похоронили или кремировали?
– Мне все равно, – ответила она.
– Не может быть, чтобы тебе было все равно, – возразила я.
– Мне на самом деле все равно. Сделай то, что, по-твоему, лучше. Сделай то, что дешевле обойдется.
– Нет! – настаивала я. – Ты должна мне сказать. Я хочу знать, что ты хочешь, чтобы было сделано, – уже одна мысль о том, что решать придется мне, наполнила меня паникой.
– О, Шерил, – проговорила она, утомленная моей настойчивостью, и наши взгляды встретились, исполненные скорби. Ибо каждый раз, когда мне хотелось придушить ее за то, что она была чересчур оптимистична, ей хотелось придушить меня за то, что я не знаю жалости.
– Сожги меня, – сказала она наконец. – Преврати меня в пепел.
Так мы и сделали, хотя пепел ее тела оказался не таким, как я ожидала. Он не был похож на пепел сгоревшего дерева, шелковистый и мелкий, как песок. Он был похож на бледную гальку, смешанную с мелким серым гравием. Некоторые кусочки были настолько крупными, что было очевидно, что они прежде были костями. Коробка, которую протянул мне мужчина в крематории, была, как ни странно, адресована моей маме. Я привезла ее домой и поставила в трюмо рядом со шкатулкой, в которой она держала свои самые красивые вещи. Был июнь. Там она и простояла до восемнадцатого августа, как и надгробный камень, который мы для нее изготовили сразу после кремации. Он стоял в гостиной, сбоку, и, наверное, немало смущал гостей, но для меня он был утешением. Камень был синевато-серым, а выгравированная на нем надпись – белой. На нем было написано ее имя, даты рождения и смерти и то предложение, которое она снова и снова повторяла, болея и умирая: «Я с вами всегда».
Она хотела, чтобы мы об этом помнили. И я помнила. Было такое ощущение, что она всегда со мной, по крайней мере метафорически. И в некотором смысле буквально – тоже. Когда мы наконец установили этот надгробный камень и рассыпали ее прах в землю, я высыпала его не весь. Несколько самых крупных кусочков я сохранила, зажав в руке. Я долго стояла там, не чувствуя себя готовой бросить их в землю. Так и не бросила. И никогда не брошу.
Я положила ее сожженные кости в рот и проглотила их целиком.
Когда мы рассыпали ее прах в землю, я высыпала его не весь. Несколько самых крупных кусочков я сохранила, зажав в руке. Я положила ее сожженные кости в рот и проглотила их целиком.