При этих словах Митя бросил на меня быстрый взгляд и недоуменно пожал плечами. Это не укрылось от Соколова:
— Может быть, хлопцы, обижаетесь?
— Ни-ни, что вы, — поспешил ответить мой друг. — Просто ваши слова удивили. Мы слышали, будто большевики не женятся.
Доброе, открытое лицо Виктора Михайловича расплылось в улыбке:
— Кто вам такую глупость сказал?
— Один человек, — ответил Митя и, обращаясь ко мне, добавил — Выходит, Любаша брехуха!
По просьбе Соколова мы рассказали, кто такая Любаша.
— Ну что ж, она, по всему видно, девушка не глупая, — резюмировал Виктор Михайлович. — Просто не хотела, чтобы твои мысли, Митя, были слишком заняты разлукой…
5
Конец октября. Мы с Митей работаем в деревне Заполье у кулака Марина. К нам примчалась запыхавшаяся, вся сияющая Любаша. Нашла нас в поле. Тут же находился хозяин.
— Бросайте работу! — крикнула еще на ходу. — Хватит!
Мы оторопели.
— Революция, — держась рукой за сердце, объяснила Любаша, — в Петрограде, Москве, Минске… Есть декрет: землю у помещиков отобрать и раздать беднякам… Ну, чего стоите?
Мы растерялись. Я посмотрел на Марина. У него был вид человека, упавшего в холодную воду. Только в зрачках вспыхивали колючие искорки.
— Вы свободны, — сказал с насмешливым вызовом, сделав над собой усилие. — Хватайте чужую землю, хватайте, пока по рукам не дали… Ох и плакать же будете, слезки горькие потекут!
Митя кинулся к Марину, но мы с Любашей преградили ему путь.
— Обожди, собака, доберемся до тебя, — бросил Митя кулаку на прощание.
В селении Дворец все клокотало. Журавский бежал. Никто, конечно, не работал. Усадьба горела.
Из Городища на взмыленном коне прискакал Матвей Бузак, сочувствовавший большевикам.
— Идиоты, что делаете? — закричал он не своим голосом. — Свое же добро переводите. Тушите огонь!
— Пусть горит, — настаивал дядюшка Егор. — Панское добро не жалейте. Сегодня мы хозяева, завтра опять Жилинский заявится.
Трудно было убедить старого солдата, что земля и хозяйство помещика отныне и навечно без выкупа переходят к беднякам. Только когда ему показали напечатанный на желтой оберточной бумаге декрет о земле, он сдался:
— Приказ есть приказ. Я за солдатскую дисциплину стою.
Дядюшку Егора ввели потом в состав комиссии по разделу земли…
Вскоре, однако, наше ликование омрачилось тревожными вестями: контрреволюционные войска захватили Минск. В Слуцке начались повальные аресты. Кто-то пустил слух, будто во Дворец приезжает сам Жилинский наказывать «бунтовщиков».
К счастью, в Городище возвратился Синкевич. Митя, Любаша и я сразу же отправились к нему. Он нас успокоил: