— О чем это ты?
— Да я ж вам рассказываю, как меня, раненного, киевляне спасли. Или вы не слушали?
— Слушал, слушал. Продолжай.
— Ну вот, значит, лодка ударилась в песок. Потом осторожные шаги. Подходят двое… Один говорит: «Не поймешь, живой или нет». Хочу сказать, что живой, и не могу, язык одеревенел, будто фанерка шершавая во рту. А в голове словно гвоздем ковыряют. Человек наклоняется ко мне, слушает. «Дышит», — говорит.
Дальше Сергей рассказывает, как его осторожно положили на дно лодки и повезли. Потом вынесли на берег.
Несли долго. Подъем был высокий и крутой. Теперь он чувствовал, что в мозг его врезаются зубья пилы и рвут, рвут, рвут.
Шепот:
— Тихо! Немцы!
Останавливаются. Совсем близко шаги, пьяный разговор.
И вот уже скрип калитки. Три условных щелчка в окно. Дверь открывает женщина.
— Кто тут?
— Спасай, Анна Ивановна, — говорит один из мужчин, — наш человек, раненый.
— Живее давайте сюда, — засуетилась хозяйка. — Кладите на кровать — и за доктором. За Фролом Корнеевичем.
— А пойдет?
— Пойдет. Скажите, что я прошу.
Приходит доктор. Шумный. Звенит инструментами. Ощупывает голову, командует:
— Воду, горячую!
— Неужели оперировать придется, Фрол Корнеевич?
— Непременно и безотлагательно. Пуля у него застряла.
Работая, доктор насвистывает песенку из оперетты Оффенбаха.
После операции боль понемногу утихает. На Борисова сваливается сон. Долгий, тяжелый. Когда открывает глаза, через щели в забитом досками окне широкими полосами струится дневной свет. Подле кровати, на стуле, уронив на грудь седую голову, дремлет пожилая женщина. Золотистый луч дрожит на ее впалой щеке. Борисов знает, что ее зовут Анной Ивановной, хочет окликнуть, но язык по-прежнему не подчиняется.
Два месяца Сережа был в тяжелом состоянии. Доктор навещал его. Ночами, разумеется. Это был старичок с морщинистым лицом и коротеньким носом. Он шутил, насвистывал любимую песенку из оперетты Оффенбаха, а когда уходил и прощался, всегда задавал Анне Ивановне один и тот же вопрос:
— Как думаете, встретимся еще?
Однажды доктор явился с радостной вестью: немецкие войска под Москвой разгромлены.
— Это, Анна Ивановна, начало великих начал, — воскликнул он с пафосом. — Ну, а как наш больной?
— Плохо, Фрол Корнеевич. — Понимать будто все понимает, а не говорит.
— Будет говорить, не беспокойтесь, — заверил доктор. Он подошел к Сергею, проверил пульс, послушал сердце, потом говорит: — Думал как-нибудь обойтись, но вижу, посоветоваться со специалистом необходимо.
— Кто такой? Вы ему доверяете? — с тревогой в голосе спросила женщина.