Двенадцать часов. Сейчас по Красной площади столицы движутся праздничные колонны трудящихся… А мы… Мы уже потеряли четыре танка. Десять человек убито, шесть — ранено.
У нас слишком мало сил. И почему так долго нет Метельского? По деревне проходит оборонительный рубеж противника. У него здесь танки, много противотанковых средств.
Но вот в наушниках голос начальника политотдела. Он чуть слышен:
— Я — пятнадцатый, пятнадцатый. Вызываю одиннадцатого, одиннадцатого.
— Одиннадцатый слушает, — отвечаю. Треск. Писк… — Слушаю, одиннадцатый.
Что он доложит? Может, Метельского по пути разбомбили?
— Хлопцы сено привезли. Куда его?
Тревога уступает место радостному волнению.
— Давай скорей сюда! Коням есть нечего…
9
Немецко-фашистское командование перестало доверять румынам. Начало разбавлять союзные войска своими. Румынские корпуса подчиняли немецким командирам, в состав их включали немецкие дивизии. Но это не помогало. Румынские солдаты и офицеры все чаще сдавались, переходили на нашу сторону.
Как-то бригадные разведчики привели пленного. Его задержали вблизи наших замаскированных танков.
— Спросите, кто он, из какой части, — обращаюсь к капитану Левашеву.
На вид румыну лет тридцать пять. Среднего роста, в плечах широк. Держался спокойно, на вопросы отвечал охотно.
Сообщил, что он солдат группы румынских войск «Веллер». Сам из Плоешти. До войны работал счетоводом на заводе нефтяного оборудования. Жена умерла. Детей двое, сейчас живут в деревне у родных.
— С каким заданием шел в разведку?
Левашев перевел мой вопрос. Румын отрицательно покачал головой.
— Задания не имел. Шел к русским сдаваться. Надоело воевать за Гитлера.
— Чем подтвердит это?
Пожал плечами:
— Доказательств нет. Господин офицер вправе не верить и поступать со мной, как считает нужным.
Я посмотрел на Левашева:
— Не думает ли он одурачить нас?
— Черт его знает. Говорит вроде искренне, а в душу к нему не залезешь.
На столе лежит большой клеенчатый бумажник, отобранный у пленного при обыске. В нем два письма, две фотографии. С письмами знакомится Левашев. Я рассматриваю карточки. На одной из них женщина, на другой — группа румынских солдат с застывшими, постными лицами, а посредине улыбающийся немецкий генерал в эсэсовской форме. Справа, рядом с генералом, узнаю нашего пленного.
— Нашли что-нибудь интересное? — спрашиваю капитана.
— Да, кое-что есть. Любопытно письмо женщины, по-видимому близкой ему. Вот, пожалуйста, — придвинувшись поближе к огню, Левашев переводит:
«Третьего дня в Плоешти опять расстреляли восемь человек. Нас согнали смотреть это ужасное зрелище. Мы плачем, а нам говорят: „Всех, кто будет сочувствовать русским, ждет такая же участь“. Особенно было жаль двух девушек и паренька. Такие молоденькие, а боевые. Когда их выстроили у ямы, они запели „Интернационал“. Между прочим, расстреливали наши солдаты, а наблюдали „хозяева“ (так мы про себя немцев зовем). Они теперь ничего румынам не доверяют…».