Те нагнулись над картой. Дмитрий Васильевич, зажав в кулаке трубку, говорит:
— Без проводника тут заблудишься.
— За проводником дело не станет, — отвечаю ему. — Ну-ка, срочно вызывайте Калайдарова и Черноуха.
Танкисты не заставили себя долго ждать. Говорю им:
— Хлопцы, садитесь на мою машину и мигом доставьте сюда деда-скрипача.
Ребята переглянулись.
— В случае чего, что сказать ему?
— Особо не разглагольствуйте, — предупреждаю их. — Скажите: командир, мол, просит, хочет с ним посоветоваться.
Двух часов не прошло, «виллис» возвращается. Старик вылезает из него, кланяется нам.
Я подхожу к нему, здороваюсь. Прямо спрашиваю, не знает ли он, как пройти к Ароняну, минуя эти высоты.
— Если я правильно вас понял, — говорит старик, — вы хотели бы выйти к селу с юга?
— Совершенно верно!
Румын на минуту задумался, глядя на подернутые дымкой горы. Потом повернулся ко мне:
— Тропинок несколько. Но лучше всего вам подойдет та, по которой наши в Яссы ходят. Она как раз пересекает дорогу позади Ароняну.
— Вы ее знаете?
— Кто ее не знает. Все ходят в Яссы по ней — так ближе, — объясняет старик. Тут же спохватывается: — Только сейчас вам не пройти. На перевале немцев много с пулеметами.
— А пушек, не знаете, нет там?
— Зачем им пушки? — Собеседник снисходительно улыбается моей непонятливости: — На подъеме только пулеметы и нужны.
— Ну что ж, очень хорошо, — радостно говорю ему, — по-моему, это как раз то, что нам надо. Садитесь в мой танк, дорогу покажете.
Старый румын недоверчиво смотрит на меня:
— Хотите туда на танках подняться?! Но это невозможно. И человек-то не каждый пройдет.
— Наш танк особенный, — пытаюсь его подбодрить.
Не верит. Считает: танкистов там ждет смерть. У него подергиваются щеки. Говорит, что дома больная сноха осталась, куча маленьких внуков.
— Нам, отец, тоже умирать не хочется, — не выдерживает Шашло. — Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Старик отводит глаза.
— Ладно, поеду, — соглашается он. — Только знайте, все погибнем…
Решаем так: в обход направится все, что осталось от роты Лукьянова. Я пойду тоже. С оставшимися подразделениями, среди которых самое полнокровное — батальон Метельского, будет Шашло…
И вот шесть «тридцатьчетверок», цепляясь за невидимые выступы, медленно, метр за метром, поднимаются вверх. Противник, занятый батальоном Метельского и беспрерывными атаками пехоты, не замечает нас. Благополучно поднимаемся на вершину и скрываемся в лесной чаще.
Вызываю Шашло. Он докладывает, что их контратаковали танки противника. Метельский тяжело ранен… Связь прерывается. Уже после я узнал, что во время нашего разговора второй вражеский снаряд попал в машину командира батальона, на которой был Шашло. Подполковник выскакивает из пылающего танка, на ходу тушит загоревшийся на нем комбинезон…