Зашевелились кусты. Из них выбралась старушка, маленькая, сгорбленная.
— Наши! Слава тебе господи, — всплеснула руками, и слезы заблестели на ее глазах.
Подходим к тому месту, где она стоит. Глядим сверху вниз и глазам своим не верим: в кустах, видим, лежит немецкий солдат с забинтованной головой. Странное дело.
Спускаемся в овраг. Успокаиваем старушку.
— Мамаша, а это что за человек? — спрашиваю я, кивая на немца. Тот уже поднялся и стоит перед нами с разбитым лицом.
Старушка вышла вперед, раскинула руки, как мать, заступающаяся за сына, и отрицательно покачала головой:
— Не трогайте его. Он супротив своих пошел и тоже пострадал.
«Истинно русский характер, — подумал я о старушке. — На глазах у нее расстреляли родных и знакомых, сама только чудом осталась в живых, а за немца заступается!»
Наш врач осмотрел женщину и немца. У старушки он обнаружил тяжелые ожоги, у солдата — легкое ранение. Перед отправкой их в медсанбат переводчик успел задать немцу несколько вопросов и выяснить трагедию Рубашевки.
Эсэсовцы прибыли в Рубашевку на четырех машинах под брезентовыми тентами, пятая привезла бочки с бензином. Командовавший карателями оберет приказал собрать народ к оврагу.
— Привести всех, — предупредил он. — Того, кто не сможет идти, пусть несут.
Согнали более двухсот человек, не пожалели даже больных, женщин с грудными малышами. Оберст обратился с речью, требуя, чтобы ему выдали партизан.
Толпа молчала.
— Даю минуту на размышление, — предупредил он и стал следить за секундной стрелкой часов.
Прошла минута. Толпа молчала.
— Туда всех! — оберет махнул рукой в сторону оврага.
Автоматчики согнали обреченных людей в кучу и открыли огонь.
Шофер Август Мильраут видел это и не мог понять, почему потребовалось убивать стариков и детей. Задумавшись, он не слышал, как к нему подбежал обер-фельдфебель Бергман и потребовал подвезти бочки с бензином поближе к оврагу.
— Шевелись быстрее! — заревел он, выходя из себя. — Да проснись же ты наконец.
Шофер поднял глаза.
— Ты, Ганс, скотина, — процедил сквозь зубы. — Я не поеду!
— Что-о?! — Бергман задохнулся от злобы. — Еще одно слово, и я убью тебя.
— Не поеду!
Бергман ударил шофера кулаком в подбородок, выволок из кабины и сам повел машину. А когда в овраге все было кончено, он вспомнил об Августе и доложил оберсту. Тот подошел к сидевшему на земле шоферу. Мильраут встал, подтянулся.
— Социалист? — оберст смерил Августа презрительным взглядом.
— Беспартийный.
— Все равно. — Оберст криво улыбнулся, доставая из кобуры пистолет. — Русских жалеешь? — и выстрелил.