— Здорово, Шутов. Как дела? У тебя вроде тихо?
— Пока тихо, — отвечаю.
— Не удивительно. Ты им вчера всыпал, так они теперь на мне злость вымещают. Прямо за горло берут.
— Держись, старина, — говорю ему, — постарайся ударить своим резервом справа, а я стукну слева…
— Конечно, надо бы на помощь Банникову батальон послать. Но оголять фронт опасно. Думаю, товарищ майор, это дело следует поручить первой роте. Ока у нас правофланговая, и ей развернуться проще всего, кроме того, во вчерашнем бою первая рота потерь не имела и сейчас наиболее боеспособна.
Рассуждения начальника штаба логичны. Мы с комиссаром соглашаемся.
Скоро шум боя усилился, а потом стал отдаляться.
Опять позвонил Банников. Поблагодарил, сообщил, что совместным ударом противник отброшен и положение восстановлено.
В течение дня фашисты еще несколько раз пытались атаковать 90-ю танковую дивизию, но успеха так и не достигли.
Для нашей бригады день прошел более или менее спокойно. Вечером ко мне зашел командир батальона Лукащук. Доложил, что восстановлены все подбитые накануне «тридцатьчетверки». Одновременно сообщил, что взвод Метельского просит разрешения в очередном бою использовать немецкие танки.
Это меня удивило. Я знал, что ни один нормальный танкист не согласился бы пересесть с «тридцатьчетверки» на «Т-III» или «Т-IV». В чем же дело? Кажется, парень что-то затеял.
Я тут же отправился к Метельскому. Застал его самого и танкистов изучающими трофейные машины.
— Ты что придумал? — спрашиваю у него. — Действительно тебе больше нравятся эти коробки?
— Что вы? — искренне удивился он. — Как можно такое подумать! Я просто хочу одурачить фашистов. В бою появлюсь на этих, как вы их называете, коробках и введу их в заблуждение. Вот увидите, как хорошо все получится.
— Если так, желаю успеха.
Командир взвода посмотрел на меня и облегченно вздохнул:
— Откровенно говоря, Степан Федорович, я опасался, что вы не разрешите.
— Почему? Ведь ты знаешь, Юра, я против слюнявой жалости…
Не добившись успеха в атаках против Банникова, на следующий день фашисты насели на нас. С утра появились десятка три бомбардировщиков и бомбили, бомбили, бомбили. Такое впечатление, словно они решили перепахать все поле. Близкий разрыв качнул и мой танк. Механик-водитель выскочил на минуту, опять возвратился, докладывает:
— Разбит каток, порвана гусеница.
— Хорошо, хоть орудие цело. Можно с места стрелять.
В шлемофоне голоса. Радио работает без умолку. То один, то другой комбаты докладывают о потерях.
Самолеты уходят. Наблюдая в смотровую щель, я вижу, как с опушки далекого леса в нашу сторону двинулись угловатые машины с черно-белыми крестами на башнях. Их много, во всяком случае, больше пятидесяти.