Чашка с холодным латте одиноко и виновато продолжала стоять на столе. Роберт взял её в руки и сделал небольшой глоток. Мать говорила, что выбрасывать еду — большой грех. Потому что продукты — ресурсы планеты. Численность её населения неуклонно увеличивается, ей с каждым днём всё труднее кормить ненасытный растущий людской муравейник. Каждый должен думать о том, чтобы сделать свое пребывание на планете не слишком обременительным для нее. «А ты уменьшил свой экологический след?» — вопрошают гигантские плакаты социальной рекламы, строго взирая на бурлящие живой массой улицы со стен небоскребов. Роберт сделал еще один глоток, хотя ему совсем не хотелось. Чтобы приготовить для Роберта этот латте, где-то пасли коров; коровы вытаптывали пастбища — гектары сочных полей превращались в жёсткую дубленую шкуру тощей изможденной земли…
«Надо будет прийти сюда, когда отменят эту дурацкую акцию.»
О том, чтобы рассказать кому-нибудь из своих школьных приятелей о кофе и о разговоре с Евдокией, Роберт и помыслить не мог. Для него это было бы то же самое, как если бы, найдя сундук с древними сокровищами пиратов, он вздумал поделиться ими…
Мелкие рваные облака плавали в кипятке неба как хлопья свернувшегося молока.
Ветер просеивался сквозь металлическое кружево виадуков и вантовых мостов. Бесшумно скользили по трассам крылатые машины на солнечных батареях. Роберт всегда выходил на смотровую площадку, чтобы послушать дыхание города. Она находилась на высоте около двухсот метров, и с неё даль просматривалась почти до самого океана. Ограждение стеклянное — пока не подходишь близко, кажется, что его нет вовсе — будто стоишь не на открытой террасе высотного торгового центра, а на краю скалы…
Дедушка Роберта бывал в горах. Он рассказывал, жаль только, что из смертинета, про облака, лежащие прямо на траве, про порожистые реки, в которых вода белая, как взбитое молоко, про каменные рты пещер, откуда веет кислой сыростью точно похмельным дыханием, про камни, одетые в нежный зеленый бархат мха как дорогая мебель, про неприступные кручи… Роберт мечтал увидеть горы. Ему казалось, что страшно умирать, если никогда не видел гор, потому что даже в смертинете, где сбываются любые желания, невозможно будет на них посмотреть. Интересно, а Евдокия видела горы? До самого горизонта из земли поднимались тощие пеньки небоскребов. Свет заходящего солнца ежедневно на полчаса делал их обитателей несметно богатыми, превращая стеклянные панели, которыми были облицованы стены, в листочки сусального золота. «Если бы кто-нибудь увидел это город в первый и в последний раз в жизни, всего на минуту, вот так, на закате, он наверняка до самой смерти… и даже потом… думал бы, что они все счастливцы, живущие в золотых домах. Иллюзии так просто приобретаются, и при этом могут существовать вечно.»