— Я такой же святой, как и ты, — наконец-то поняв, он негромко рассмеялся. — Теперь все святы, и не Он моим спутником был, а я его. Даже когда водил за руку. Слепой зрячего не ведет.
— Сам-то Он где?
— В селе том, позвали Его, — монах отодвинул бумаги и положил перо. — Обещал до захода вернуться, — слегка прокряхтев, он уселся и почесал затылок. — Может, худо кому. У людей всегда ведь нужда какая-нибудь найдется.
Я посмотрел на бумаги.
— Что пишешь?
Монах сразу посерьезнел, но глаза засветились.
— Я не пишу, — строго поправил он, — я записываю.
— А что?
— Что записываю? — и он тихо улыбнулся. — Я записываю Его Слово, Весть Радости, — монах наклонился ко мне и быстро прошептал. — Думаю, всё скоро изменится. Грядут новые времена, небо новое и земля. Ведь так было сказано, а значит, будет. Я верю, что это время близко…
На западе за холмами дотлевал огарок солнца, а на востоке — поднималась густою синевой ночь. Слабый ветерок колыхал стелющийся ковыль, где-то рядом запела цикада. Я приподнялся и сел.
— Прочитай, что записал.
— Это еще не всё, я не всё успел.
— Ну прочитай, что успел.
— Даже не знаю, — помялся он, — глупо, наверно, это всё. Разве можно словами человечьими сказать, что человеку лишь слышится?
— Читай, не ломайся, святой отец.
Монах улыбнулся.
— Ладно, так тому и быть, — он махнул рукой и взял лист. — Хоть и человечьими словами, но всё же…
Придвинувшись поближе и обхватив колени, я приготовился слушать. Уселся поудобней и монах. Он кашлянул, приосанился и строго посмотрел на меня.
— Слушай и не перебивай.
И начал:
— В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было «Радость». Всё через Нее начало быть, что быть начало. В Радости был свет, и свет был жизнью человеков…
Вечерний воздух был чист и свеж, прозрачен и тих — той особенной предночной тишиной, когда слышны даже шорохи трав. И ветер качал ковыль, и звучал лишь голос монаха. Он читал размеренно и неторопливо, он старался читать сдержанней, но это не получалось — та радость, что поселилась в нем сегодня, что поблескивала в глазах, прорывалась в речь волнением. Было тихо, лишь голос монаха звучал в закатной тиши, и наливался силой, начиная звенеть от переполнявшей радости — странной, беспричинной, непонятной, но какая разница, если это действительно она.
…Блаженны живущие, ибо они живут.
Блаженны умершие, ибо они жили.
Блаженны нерожденные, ибо они родятся и будут жить.
Блаженны все, ибо нет смерти, нет жизни, а есть только Радость, что выше всего.
Истинно, истинно говорю вам: наступает время и уже наступило, когда и мертвые, и нерожденные услышат Глас Радости и возрадуются радостью великой и светлой. Не ищите смерти, не ищите жизни вечной, а ищите радости, ибо нет ничего, кроме нее. Что тебе с того, человек, если приобретешь ты жизнь вечную, а радость свою утеряешь? Ведь и жизнь вечная без радости лишь гибель вечная, ибо радость — соль всего, и если соль потеряет силу свою, что ее сделает соленой? Посему говорю вам: имеющий радость великую — имеет всё. Радующийся уже спасен, ибо не имеет нужды в спасении — ни в жизни, ни в смерти.