Мне становилось хуже. Я прислонился к стене, но не мог оторваться от зеркала, а там на мое лицо наползала такая знакомая маска. Она взирала пустыми щелями — или это я и был? — и ухмылялась, а затем вкрадчиво прошептала:
— Вот я и пришла.
— А я звал, костлявая? — я попытался улыбнуться, но губы не слушались, меня мутило.
Она усмехнулась.
— Я прихожу, когда захочу, сам знаешь. Только имя мне не Смерть, а Судьба.
— Нет, — скрипнув зубами, я мотнул головой и тихо выдохнул, — всё ты врешь…
Маска презрительно фыркнула.
— Ты говоришь.
Меня захлестнуло бешенство.
— Всё ты врешь, сука, врешь!
Я уже не смотрел на залитую кровью руку, на алую лужу у ног, — тяжело дыша и подрагивая, я с нескрываемой ненавистью глядел в зеркало. Кружилась голова, перед глазами — разноцветные круги, но я стоял и, зло стиснув зубы, упрямо шептал:
— Ты врешь… Ты врешь, тварь… Всё врешь… Ты — ничто, и имя тебе — ничто…
Она рассмеялась: говори, говори! И я не выдержал, — грохнул по зеркалу. Оно — вдребезги. Покачиваясь, я тупо разглядывал лежащие в крови осколки, — с другой руки тоже кровоточило.
— Идиот!
Я вздрогнул и медленно, не веря ушам, поднял голову, — всё закружилось: снова зеркало, то же самое, а в нем — по-прежнему Женщина в маске.
— Идиот! — она затряслась от смеха. — Какой идиот!
И я вновь грохнул. Звеня, посыпалось стекло. Хрипло дыша, я вытер выступивший пот, — становилось хуже, в ушах шумело и гудело.
— И всё-таки… — снова раздался знакомый смех.
Я измученно поднял взгляд, — конечно, она. Она подмигнула.
— Может, еще разок, а?
И поцокала языком. В глазах потемнело, и я из последних сил, с нескрываемым отчаянием ударил по зеркалу, но — тщетно.
…Всё было тщетно. Я бил зеркала, и они сыпались на пол, блестящие, забрызганные алым, и появлялись вновь, с которых, всё так же гримасничая, смотрела Она, Смерть, и насмешливо шептала: «имя мне — Судьба…» Я бил их, бил голыми руками, изрезанными в кровь, а Она хохотала и кричала сквозь звон, что это уже не зеркала, а стена! И я знал, что это стена, несокрушимая, о которую можно проломить только свою голову, но в слепом отчаянии бил их и проваливался, безудержно падая в темную пропасть без дна и света. Я падал, я проваливался, а вокруг падали и кружились в танце осколки то ли разбитых зеркал, то ли расколовшихся небес. Осколки сверкали и звенели, и с каждого торжествующе шептала Смерть. И шепот падал и кружился со мной, падал и кружился эхом:
«…пришла, и имя мне — Судьба…
…имя мне — Судьба…
…мне — Судьба…
… — Судьба…
…»