— В тебе напрочь отсутствует романтика, — грустно сказала Ритка. Лямка все-таки скатилась с её плеча, и она волочила сумку по снегу.
— Слово «романтик» придумали поэты, чтобы не называть своих героев дураками. Как-то не книжно.
Рита хмурилась, ей не нравились высказывания Онки, но она не любила с нею спорить, и разговор зачах. Благо, что они уже стояли у входа в учебный корпус.
Молодой секретарь уходил всё дальше по косой аллее, ведущей к зданию администрации. Его фигура в голубоватом сумраке морозного утра стала уже едва различимой.
Происхождение надетой на нём безрукавки интересовало, разумеется, не одну только Ритку — мало ли вокруг завидущих глаз да злых языков? — и всякий раз на неудобные вопросы или скользкие намеки застенчивый юноша отмалчивался, опуская ресницы — врать он толком не умел, но и правды сказать не мог.
А было вот что. После очередного выяснения отношений, когда молодой секретарь отважился наконец положить на директорский стол заявление об уходе, Аманда Крис приняла его с неожиданной кротостью и подписала. Прежде она не давала ему довести составление заявления даже до середины шапки, вырывала у него то бумагу, то ручку, несмотря на сопротивление, норовила обнять, осыпая заверениями в своей безграничной любви… Юношу удивила эта её необычная покорность и даже немного опечалила. Неужели разлюбила?
На следующий день, придя, как он думал, за подготовленным пакетом документов, молодой человек обнаружил на своём столе «прощальный подарок» — прелестную шиншилловую безрукавку. И сердце его растаяло. Ведь Аманда не удерживала его как прежде, не подавляла, отпустила, ничем, кроме долгих печальных взглядов в его сторону, не выдавая своего отношения к принятому им решению.
…И в который раз он покорился, порвал заявление и вновь принял прежнее своё оскорбительное для приличного юноши положение, ведь он любил — действительно любил! — эту самую Аманду Крис чистой первой любовью и больше всего на свете хотел ей верить.
В течении зимы сначала Белке, а затем и Коре Маггвайер исполнилось восемнадцать лет. Вот и всё, кончилось детство. В весенний призыв они обе должны были отправиться на государственную службу, на какую именно из двух, решала медицинская комиссия — в армию или в суррогатный резерв.
Нескончаемая очередь на осмотр тянулась вдоль холодной даже на вид казенной стены, обшитой крупной белой кафельной плиткой. Металлических стульев на всех не хватало. Садились по очереди. У выходящих из кабинетов ближайшие соседи взволнованно спрашивали о результатах.
— Ну что, армия?