Неприятности дня для Макарова, как оказалось, смертью Володарского не закончились.
Трель телефона он услышал, когда еще открывал дверь квартиры. Шагнул к аппарату, даже не включив свет.
Звонил дежурный по части.
— Олег Иванович? Я по поручению командира, он весь вечер пытался с вами связаться…
— Мог бы и без поручений, Святослав Григорьевич, — Макаров по голосу узнал Кудряшова, «старика», седоголового, спокойного, хорошего политработника в те времена, когда еще этот институт действовал в войсках. Даже Чечня не изменила «старика»: он по-прежнему не умел ругаться.
— У нас большая беда, Олег Иванович.
— Что случилось?
— Кобозев погиб.
Рука Макарова уже тянулась к выключателю, но после этих слов опала. Он прислонился к стене.
— Как это произошло, Григорьич?
— Миша написал записку, большую, на два листа, и сегодня днем, когда дома никого не было, выбросился из окна.
Макарову стало нестерпимо душно, он снял шапку, оттянул горловину свитера.
— Если вы, Олег Иванович, хотите знать, что написано в записке…
— Мне до лампочки это, — сказал он.
— Мне тоже, хотя там есть и обо мне, и о вас. Но из-за этих двух листков… Понимаете, мы хотели его похоронить со всеми почестями, чтоб бойцы простились… А выходит, Кобозев — самоубийца, и их хоронят по-другому.
— «Выходит» для кого?
Кудряшов помолчал, не решаясь назвать фамилию, потом уклончиво ответил:
— Ну, вы же сами знаете, кто у нас начальство большое.
— Генерал, Борис Романович?
Кудряшов опять не ответил конкретно, только попросил:
— Они с вами все-таки считаются, вы бы переговорили с ними, Олег Иванович. Наш командир человек новый, у него диалога с генералами не получится. А Кобозев ведь не ангиной болел, у комбата отклонения из-за Чечни и пошли, так чего же теперь на записку ссылаться…
— Переговорю, Святослав Григорьевич.
Вот так. Кто это сказал, что война закончилась? Кто сказал такую глупость?