Кобозев заскрипел зубами, закачал головой.
— Разбираться никогда не поздно, — сказал Макаров. — Я уже начал разбираться. Помоги мне.
— Хорошо, Олег Иванович, я подниму своих ребят, тех, кого надо…
— Не надо никого поднимать. Ты просто должен вспомнить, Миша, — вспомнить бой под Гехи.
Кобозев сжал ладонями виски, потом с силой помассировал щеки, подбородок. Он, кажется, приходил в себя, посмотрел на Макарова так, будто только что его увидел.
— Олег Иванович, простите, что-то с головой у меня. Не болит, зараза, а отключается — и точка. Соображать перестаю. Но кое-что понял. Вы опять насчет Сокольцова пришли, да?
— В принципе, да. Но ты ведь о нем рассказал все, что знал, так?
— А чего мне таить? Конечно, все.
Олег подошел к окну. Там, словно тушью на светлом фоне снега, были нарисованы черные деревья. Голубоватый фонарь не освещал ничего, горел мертвенным светом сам по себе, как огромная звезда. Так горят сигнальные ракеты.
— Миша, у меня к тебе дурацкий вопрос: ночь, когда тот бой шел, темной была?
Кобозев ответил не сразу.
— Кабы он один у меня был, бой… Погодите… Темной! Точно, темной. Я же хотел послать ребят, чтоб своих вытащить, а потом передумал. Никаких ориентиров, местность незнакомая, потерял бы еще бойцов. У меня боец Насонов такой был, полез вперед на свой страх и риск туда, где Сокольцов лежал, но ни с чем вернулся. И сержанта не нашел, и сам чуть не заплутал.
— Насонов? Рыжий, со шрамом на подбородке?
Человек с именно такими приметами встречался с матерью сержанта и показывал женщине документы и письма сына.
Кобозев удивленно взглянул на Олега:
— С чего вы взяли? Волосы у него нормальные и никаких шрамов. Отчаянный пацан был. Позже на «озээмку» налетел, чеченцы такие мины на растяжки ставили. Посекло его осколками тогда.
Тому, кто встречался с Сокольцовой, было около тридцати. Конечно, рядовой Насонов под такой возраст никак не подходит.
— Миша, а кто у тебя в батальоне из офицеров, прапорщиков рыжим был, а?
Комбат ответил не задумываясь:
— Не числились такие. Лысые были, под «ноль» оболванивались, модная эта прическа «Смерть вшам» называлась. А рыжих не водилось. — И без всякой паузы он спросил: — Олег Иванович, я что, действительно дуриком стал? Выгонять меня из войск надо?
— Ну почему выгонять, — сказал Макаров. — Ты что, считаешь, что меня выгнали?
— У вас — другое, у вас ранения серьезные и выслуга уже есть. А мне — тридцать с копейками. Точку в этом возрасте неохота ставить.
— Ты все же ложись в госпиталь, подлечись, подожди, что врачи скажут.
— Да знаю я, что они скажут! — Кобозев сощурил глаза и побледнел. — Меня туда навсегда упечь хотят, понимаете? Я теперь знаю новую тактику действий в горах, ее у меня захотят выманить…