Зырянов нахмурился:
— Жаль, хотел командиру позвонить. А милицию пока беспокоить нечего. О чем ей заявлять?
Степан Ильич подумал и согласился:
— Действительно, не о чем заявлять. Ехали следом, из рогатки стрельнули… Все действительно так и было, а что-то не по себе. Меня пробовали душить даже как-то в машине, два молокососа с удавочкой сели, наверное, до сих пор в больнице лечатся: хорошо я им бока намял. Но тогда я даже испугаться не успел. А тут — не по себе что-то. И ведь жизнь стала такая: попробуй соседей на помощь позвать — никто не откликнется. Что делать будем?
— Котлеты жевать, — сказал Зырянов.
Таксист после этих слов немного успокоился, даже попробовал улыбнуться:
— А и вправду, другого ведь ничего не остается. Садимся за стол. Черт, хорошо, что есть еще у нас фронтовики.
Котлеты действительно успели малость подгореть, но Степан Ильич этого даже не заметил, он с опаской поглядывал в сторону балкона.
Гул заработавшего двигателя они услышали одновременно: кто-то перегазовывал на холостом ходу. Таксист метнулся к окну, глянул в щель шторы:
— «Пятерка» отъезжает. Белая «пятерка», ну, та самая… Гады, машут мне на прощание, представляешь? Во, гады!
Зырянов тоже подошел к окну: может, удастся разглядеть лица преследователей? Но машина уже отъехала из освещенного фонарями у дома пространства в темноту.
— Ты не видел, как они выглядели?
Степан Ильич покачал головой:
— Нет. Который впереди рядом с водителем сидел, лишь руку высунул в окно и… До свидания, мол.
— Свидания с ними ни к чему…
Разговор их прервал звонок у двери. Короткий, больше не повторившийся, хотя Зырянов и таксист выждали с минуту.
— Жена не могла приехать? Или соседка за хлебом прийти?
— Так никто не звонит. Да и какой хлеб в двенадцать ночи?
— Глазок в двери есть?
— Есть. Но чего в него смотреть? Не будем открывать, и все.
Зырянов мягко, кошачьим шагом, все же подошел к двери, взглянул в глазок. Никого он там не увидел, но от этого ему легче не стало.
Глазок Степан Ильич врезал хороший, с большим обзором, и Женька без труда усек тонкую нить провода, идущего чуть наискосок от верха дверной коробки вниз, скорее всего, к ручке.
— Кто там? — спросил таксист.
— Не кто, а что.
Женька отодвинулся, давая возможность хозяину квартиры обозреть лестничную площадку.
— Ничего нет.
— А провод? Он у вас что, все время висит?
— Провод? Ага, теперь вижу. Неужто бомбу под дверь подвязали, гады?
— Примерно так. Растяжку поставили.
Зырянов опять прильнул к глазку. Или наспех работали мальчики с белой «пятерки», или они совсем не профессионалы. Зачем провод натягивать так, чтоб его было видно? И не только в проводе дело: если очень постараться, можно разглядеть даже рубашку гранаты, прикрепленной к внешней ручке двери. Хорошая граната, на славу ахнет, если…