Коллегия адвокатов была готова отозвать мою лицензию и пожизненно исключить из своих рядов – ну как же, собственного клиента избил до полусмерти! На слушании дисциплинарного комитета меня представлял Гарри. Он не стал расписывать, какой я классный адвокат; взамен просто зачитал перечень полученных Ханной телесных повреждений. Она потеряла глаз; сломанная челюсть, которую пришлось буквально собирать по кускам – а потом еще несколько раз ломать и опять собирать по новой, – так окончательно и не срослась, отчего лицо навсегда осталось перекошенным. И на ее теле, и в ее психике остались незаживающие пожизненные шрамы.
Беркли нанес ей такие внутренние повреждения, что Ханна никогда больше не могла иметь детей.
И хотя Гарри меня спас – во второй уже раз подряд, – я чувствовал, что привычный мне мир куда-то от меня ускользает – я был ответственен за все эти раны ровно в той же степени, что и сам преступник.
Беркли получил двадцать лет; я – шесть месяцев испытательного срока.
Мне оставалось жить с той мыслью, что ему удалось сотворить все это с Ханной лишь потому, что я ему фактически в этом помог. Это была моя ошибка, моя вина. И никакое количество бухла не могло это изменить.
Сразу перед тем как присяжные оправдали Беркли, я уже сердцем чувствовал, что это действительно он и что он обязательно сделает это снова. Я просто уговаривал себя, что вряд ли он нападет на эту девчонку во второй раз, коли первая попытка закончилась таким серьезным провалом. Интуиция взывала ко мне, что это не так, – и, наверное, именно она-то и привела меня в его дом в тот кровавый день.
Больше я подобных ошибок не допущу. Публику вроде Беркли, Волчека или Артураса нужно останавливать сразу, пока они не успели порушить чьи-то жизни…
Сидя с закрытыми глазами в лимузине, который мчался к зданию суда, я знал, что только что сделал правильный ход – я и мои близкие будем в полной безопасности, лишь если извести эту русскую банду на корню. Телефон я поставил на вибрацию – вроде пока ничего, но вдруг все-таки прохлопал вызов, не заметил за шумом уличного движения за окном и шуршанием шин по грубому асфальту? Приоткрыв глаза, увидел Волчека, который развалился на сиденье нога на ногу с закрытыми глазами. Обдумывает предстоящий день? Не поймешь. Знакомец со шрамом смотрел в окно, избегая переводить взгляд на босса. Рука сама собой пролезла к телефону. Только одним бы глазком глянуть! Просто убедиться! Поправив галстук, я откашлялся и буквально заставил себя повернуть голову к окну, переключить ее на обдумывание следующего хода. Артурас играл какую-то собственную игру, и, похоже, я скоро выясню, в чем она заключается.