Никто из инструкторов не был убит или ранен. И вообще от пули на учениях при мне не погиб никто. Смерть, как правило, приносили другие виды оружия — а иногда и то, что оружием вовсе не было. Любая палка имеет два конца, если работать не по инструкции… Один парень свернул себе шею, слишком усердно пытаясь укрыться, — ни одна пуля его не задела!
Надо сказать, именно стремление укрыться получше способствовало тому, что меня понизили в звании до прежнего состояния. Для начала с меня сняли рекрут-капральские шевроны — и не за мою провинность, а за проступок парня из моего отделения. Меня в тот момент и близко не было. На это я и напирал. Бронски посоветовал мне держать язык за зубами. Тогда я пошел к Зиму. Он ледяным тоном заявил, что я несу ответственность за действия моего отделения независимо от… а потом влепил мне шесть нарядов за то, что я обратился к нему без разрешения Бронски. Тут еще мама прислала наконец письмо, и оно меня жутко расстроило. К тому же я повредил плечо, впервые надев скафандр на учениях, — инструкторы могут устраивать по радио «неполадки в скафандре во время учебного боя» — я брякнулся и расшиб плечо. Из-за этого меня направили на «облегченное дежурство» — словом, вместе со временем на то, чтобы себя пожалеть, появилась и куча поводов для этого.
Облегченное дежурство заключалось в том, что меня в качестве ординарца приставили к командиру батальона. Поначалу я из кожи вон лез, чтобы произвести хорошее впечатление. Но выяснилось, что от меня требуется только сидеть смирно, держать язык за зубами и не мешать. А значит, у меня появилось время посочувствовать собственной персоне — раз уж нельзя было просто пойти спать.
Но сразу после обеда мне стало не до сна. Явился сержант Зим и с ним еще трое. Зим, как всегда, был свеж и опрятен, однако выражением лица в точности напоминал Смерть на коне бледном. Под правым его глазом была приличная отметина, обещавшая превратиться в порядочный синяк. Выглядело все это совершенно фантастически. Остальные трое были ребятами из нашей роты. Посредине стоял Тед Хендрик. Он был грязен — правильно, рота ведь в поле, на учениях… Степь здешнюю никому не пришло в голову помыть; бывало, ползешь по ней на животе — тонну грязи на себя соберешь. Губы Теда были разбиты, на подбородке — кровь и на рубашке — тоже. Пилотки на нем не было. Он дико озирался вокруг.
Оба парня, стоявшие по бокам, были при автоматах, Хендрик же — безоружен. Один автоматчик был из моего отделения, он подмигнул мне украдкой, так, чтобы никто не видел. Был он взволнован и горд.