Хлюпая и сморкаясь, он рассказал, как однажды привели к офицеру, который был в мундире времен русского царя, и как этот офицер и еще какие-то мусульмане предложили записаться в Туркестанский легион, как агитировали, сытно накормили и как Шо-Карим, записавшись, советовал последовать его примеру, и с чего началась служба в легионе, где и что делали, выполняя задания немцев, пока не докатились до этого черного дня, разгневав, как видно, всевышнего…
— А что с Шо-Каримом? — перебил Давлят.
— Он тоже получил свое.
— То есть?
— Партизаны убили.
— Когда? Где?
— В первый день. Он на мину наступил, в куски разорвало… — Пленный вдруг покачнулся, наклонился вперед. — Я вспомнил фамилию! Шо-Карим Шо-Рахимов. Пронырой был, прости господи, любил кейфовать, задирал нос. Говорил, что раньше работал финагентом…
— Хватит! — прервал Давлят, белый, как мел.
Иван Сергиенко посмотрел на него удивленно, пленный — с испугом. Давлят махнул рукой конвоиру: «Уведите!» — и отвернулся от пленного.
— Дело такое… понимаете… — начал он, пытаясь объяснить Сергиенко, когда пленный отошел, но лицо пронзила судорога, и он стиснул ладонями виски.
Давлят привык ненавидеть Шо-Карима как человека, отнявшего у него мать. Но теперь всколыхнулась не просто старая обида. Теперь жгла мысль о позоре, который пал из-за этого человека на весь род и лег тенью, не мог не лечь — так казалось Давляту — и на него самого, и на светлую память отца. Он не знал всех обстоятельств жизни Шо-Карима, но подумал, что его конец в общем-то закономерен, ибо злоба и жадность, страсть к накопительству, умение корысти ради ловчить и изворачиваться, то есть все то, что Давляту было противно в Шо-Кариме, предопределило путь, на который Шо-Карим скатился. Черную душу мылом не отмыть, а маленькая подлость, оставаясь безнаказанной, рождает большую.
Давлят был прав. Именно та кривая дорожка, которую Шо-Карим сам избрал для себя, привела его к такому бесславному, позорному концу.
Ударившись в бега и исколесив всю республику, но нигде не найдя приюта, Шо-Карим решил еще раз попытать счастья в Сталинабаде. Однако в первый же вечер его задержал военный патруль, доставил в комендатуру, где быстро установили, что он является дезертиром. Дело было передано в военный трибунал. Шо-Карима судили, приговорили по законам сурового времени к суровому наказанию, но, учитывая его признания и раскаяние, заменили отправкой на передовую, в штрафной батальон. Шо-Карим и здесь остался верен себе. Радуясь, что смягчил судей, и дрожа за свою жизнь, он пробыл в окопах всего лишь три-четыре часа и, едва немцы прорвали линию нашей обороны, бросил винтовку и задрал руки. Это произошло ранним летом 1942 года в излучине Дона.