Долгой, слишком долгой показалась Давляту эта летняя короткая ночь. Перед ним проходила вся его жизнь, он вспомнил о матери и укорил себя за то, что, убежав от нее, ожесточил ее сердце. Он подумал, что, был бы тогда умен, как сейчас, наверное, поступил бы иначе, не затаил бы обиду, а писал бы ей, писал и писал, пока не поняла бы, кто такой Шо-Карим.
Он плюнул, едва всплыло в мыслях это ненавистное имя, и перешел в воспоминаниях к семье Мочаловых, Наталье… Думы о сыне он отгонял, хотя и были они самыми настойчивыми. Сын разделит его судьбу. «Иначе я не могу», — твердил он себе.
Когда загремели засовы, он встал, думая увидеть Султана. Но вошел капитан, тот самый, который был на первом допросе, а с ним жандарм, которого Давлят принял за своего. Капитан спросил: не одумался ли, может, примет предложение господина майора? Давлят сказал: «Нет». Жандарм связал ему руки за спиной и, стоило капитану скрыться в солнечном проеме дверей, шепнул:
— Молодец. Так держаться.
Давлят ожег его взглядом и, машинально понизив голос, спросил:
— Кто вы? Может, скажете перед смертью?
— Еще многое может случиться, — усмехнулся странный жандарм и заорал: — Давай, давай пошевеливайся!..
Во дворе Давлят оказался в кольце четверых конвоиров. Он увидел огромную толпу, в большинстве своем состоящую из старых мужчин и старых женщин, из детей и подростков. Они стояли в суровом молчании. Перед ними прохаживались согнавшие их на казнь полицаи, а чуть поодаль, посреди полукруглой площадки с пучками ярко-зеленой травы, стояла виселица, и легкий ветерок раскачивал толстые веревки с петлей на конце; веревок было восемь, одна петля совсем низко над табуретом. «Для Султана!» — сверкнуло в голове Давлята, и он крепче стиснул зубы.
Его остановили в трех-четырех шагах от виселицы. Он повернулся лицом к толпе, вскинул голову. Вот идут и они, его товарищи, — Клим Пархоменко, Махмуд Самеев, тетя Паша, председатель колхоза из Озерщины, Тарас, Августина, несущая на руках Султана. У нее одной не завязаны руки, у нее да у Султана, крепко обвившего ее девичью шею. Тяжело ступают товарищи, но головы держат прямо, подходят, кивают, становятся рядом… Давлят перевел глаза на девушку с сыном, увидел, как, сдерживая рыдания, она страдальчески морщится, что-то шепчет Султану, закрывает ему ладонью лицо. «Не надо, — хотел крикнуть Давлят, — дай мне наглядеться на него!» — но не крикнул потому, что понял — Августина права.
К нему подошел капитан, спросил: «Ну?» — и в то же мгновение отскочил, спасаясь от плевка. Взвизгнул с расстояния: