— Ах, да… Ну да, конечно, — произнес Шо-Карим, сразу вспомнив письмо Давлята и «ответ» Бибигуль на него.
— Наш начайлик давал это письмо. Вчера я приехал из Сталинабада, он видел меня там и спрашивал. Поэтому я и побеспокоил вас, ака, — сказал мужчина.
— Да, да, будь покоен, кому надо, получил, — торопливо ответил Шо-Карим и, чувствуя, как засосало под ложечкой, спросил: — Какой ваш начальник? Как звать?
— Максим его звать, ака Максим, хороший начайлик…
— Моачалуф?
— Ага, он самый.
Шо-Карим зябко поежился.
— Когда еще думаешь поехать в Сталинабад? — спросил он.
— Как позовут… Сейчас в шести чакримах[15] отсюда мы прокладываем поверху новую дорогу. Может быть, из-за этой дороги ака Максим сам приедет сюда.
— Когда?
— Не знаю. Говорил, что приедет, а когда — не сказал.
— Ага, хорошо… Если твой ака Максим спросит снова, скажи, что письмо попало хозяину в руки, он и ответ написал.
— Договорились. Будьте здоровы, ака, до свидания, — попрощался мужчина и пошел, стуча рабочими ботинками на толстой подошве.
Шо-Карим, глядя ему вслед, подумал, что теперь-то наверняка надо уезжать отсюда, и чем быстрее, тем лучше, ибо встреча с кафиром, совратившим Давлята, ничего хорошего не сулит.
Вернувшись из командировки в Гармскую область, Мочалов выждал, когда жены и дочек не было дома, и спросил Давлята, получил ли он письмо от матери.
— Не-ет… — вымолвил Давлят, вспыхнув от волнения.
— А мне сказали, что она писала ответ.
На мальчишески тонкой шее Давлята напряженно запульсировала голубая жилка. Чуть шевеля губами, он спросил:
— Вы их видели?
— Хотел встретиться, дом разыскал, да в нем оказались другие. Сказали, что мать с Шо-Каримом продали дом и уехали из Гарма дней за двадцать до меня, а куда — никто не знает.
Неловко было Давляту за обман, но не мог и теперь сказать правду, потому что по-прежнему считал то письмо оскорбительным для людей, заменивших ему родителей. Свою боль он решил нести в себе, ни с кем не делиться.
— Дядя Максим, — сказал он после затянувшегося молчания, во время которого Мочалов не сводил с него пытливого взгляда, — я знаю, вы хотите, чтобы я снова был с матерью…
— Ты не обижайся, комиссар-заде, — перебил Мочалов, — я хочу, чтоб и твоя мать вырвалась из лап двуногого волка.
— Бесполезно, дядя Максим, она крепко держится за мужа.
— Откуда ты знаешь?
Давлят поднял глаза и тихо, но твердо сказал:
— Если бы не держалась, мы давно были бы вместе.
И Мочалову ничего другого не оставалось, как только мысленно признать его правоту.