Их взаимная любовь была тем живительным источником, который, как сказал безвестный мудрец, «утоляет жажду стремлений, вдохновляя на труд и на подвиги во имя достижения цели».
…Незадолго до отъезда в лагеря, на летние учения, старшина Василий Егоров предупредил Давлята, что завтра после занятий он не должен никуда отлучаться, так как будут фотографировать.
— Для чего? — спросил Давлят.
— Одну фотографию для стенда отличников, другую — чтоб послать любимой, — весело подмигнул Егоров.
— Я серьезно… — смутился Давлят.
— И я не шучу, — ответил Егоров. — Приказом начальника училища вы занесены на доску Почета, — перешел он на официальный тон. — Кроме того, в целях поощрения приказано послать одну фотографию семье, чтобы и домашние знали, каким примерным курсантом вы являетесь.
Давлят испытал смешанное чувство радости и неловкости.
— Но как же так… вдруг фотографию? Еще подумают, что хвастаюсь, — сказал он.
— А пошлешь не ты, начальство пошлет. С письмом: гордитесь, мол, Давлятом Сафоевым, вашим воспитанником, нашим курсантом. — Егоров рассмеялся и повалился на диван подле Давлята. — Вырастешь, браток, в глазах любимой на целую голову!
— Как знать, — проговорил Давлят все еще с обескураженно-счастливым лицом.
Егоров положил свою большую ладонь ему на колено.
— Давно уж хотел поделиться, да не было случая, а теперь вроде подходящий момент, и я скажу, ты послушай.
— О чем? — спросил Давлят.
— Любовь, дорогой Давлят, самая золотая страница нашей человеческой жизни. Если хочешь всегда быть счастливым и прожить как подобает, то старайся эту страницу ничем не запятнать.
Давлят не сдержал улыбки.
— Не согласен? — разом насупился Егоров.
— Что вы, товарищ старшина, конечно, согласен! Просто вспомнил стихи про это нашего знаменитого поэта Лахути.
— Ну, и что он сказал, ваш знаменитый поэт?
Давлят пересказал двустишие:
— Нет на земле сокровища дороже, чем любовь, храни ее в чистоте, так как она основа бытия.
— Ага, видишь! — воскликнул Егоров. — Хороший поэт, тонко подметил! Ты напиши эти строчки большими буквами и повесь, как плакат, над койкой.
— Шутите, товарищ старшина? — произнес Давлят обиженным тоном.
— Вот тебе на! Да будь я на твоем месте, браток, я бы стихи сочинял про любовь, чтоб всем было завидно!
Егоров вдруг вскочил и стал ходить по комнате. Давлят смотрел на него удивленными глазами. Потом, как только Егоров снова сел рядом и стал сворачивать цигарку, он спросил:
— А вы… любили?
Рука Егорова, в которой он держал самокрутку, вздрогнула, и несколько крошек махорки упало ему на колени. Ответил Егоров лишь тогда, когда задымил.