«Наташа, — думала она, — влюбилась точно так же, как влюбляются все шестнадцатилетние, а эта любовь подобна костру из соломы — вспыхнет и вмиг сгорит».
Но чем дальше, тем яснее становилось, что чувство дочери серьезное и глубокое. Она полюбила, как говорится, однажды и на всю жизнь, той любовью, которая, по слову поэта, «нетленна, словно солнца лик» и «не соловьиное рыданье — немое умиранье каждый миг».
Противостоять ей было невозможно и бессмысленно. Тем не менее Оксана Алексеевна считала своим долгом предостеречь Наташу. Она говорила, что Давлят вырос в их доме, стал полноправным членом семьи, сыном и братом. Стоит ли торопиться с браком? Может быть, сказала она, все-таки подождать три-четыре года, проведя их в разлуке, и тем самым еще раз проверить свои чувства, еще раз убедиться, что они совсем другие, чем прежде, когда жили под одной крышей и ели за одним столом; Наташа эти три-четыре года могла бы продолжать учебу, успела бы получить высшее образование. Время — это решето жизни: оно отсеивает желаемое от действительного, истинное от созданного воображением…
Наташа слушала мать со спокойным, сосредоточенным выражением лица, то наматывая на палец, то разматывая короткую белую нитку.
— Мое дело — сказать, твое, доченька, — слушать, — говорила Оксана Алексеевна. — Ты не ребенок, вольна поступать, как сочтешь нужным, но прошу тебя еще и еще раз взвесить сердцем и разумом.
Слова матери запали в Наташину душу, но произвели обратное действие — не поколебали ее чувства, а укрепили, и мать это видела; поэтому когда Наташа объявила, что они решили с Давлятом пожениться, она обняла дочь и сказала только два слова:
— Будь счастлива!
А Максим Макарович, хоть и видел сам, и знал многое от жены, в первые минуты словно бы лишился языка.
— Ну, если решили… любите… если крепко… — с трудом выговорил он наконец и развел руками.
Ночная беседа с майором Тарасевичем после выпускного вечера в училище заставила его призадуматься над судьбой детей, как он мысленно называл Наташу и Давлята.
— Стоит ли Давляту сейчас связывать себя семьей?
— Стоит! — ответил Тарасевич. — Любят — пусть женятся. Быстрее закалятся в горниле самостоятельной жизни. Назначайте место и день свадьбы.
— Место-то известно…
— А времени лучшего, чем в отпуск Давлята, не выбрать, — сказал Тарасевич.
Оказывается, по заведенному положению Давлят был обязан представить Наталью и ее семью своему непосредственному начальству. По рекомендации майора Тарасевича он получил назначение в оперативный отдел штаба округа. Все были этим довольны, кроме него самого, — он рвался в войсковую часть. Но майор Тарасевич, хмурясь, сказал, что, во-первых (пора знать!), приказы не подлежат обсуждению, во-вторых, придет срок и еще послужит в войсках, а в-третьих, надо думать о том, как поступить через годик-два в военную академию.