Давлят стал высматривать Сурена. Он должен был ползти где-то метрах в ста, примерно на полпути к залегшей цепи, но не видать… нет, не видать… Бинокль в руках Давлята запрыгал.
— Товарищ лейтенант! — окликнул молодой, с красивым веснушчатым лицом связист Петя Семенов, который все это время колдовал над полевым телефоном, то и дело хрипло бубня: «Я — «Нева», я — «Нева»…» — Комбат просит.
Давлят схватил протянутую трубку.
— Где Николаев? — услышал он громкий, резкий голос командира батальона. — Почему не идете вперед? Прилипли к земле, как навоз!
— Николаев здесь, рядом лежит, больше никогда не поднимется, — сказал Давлят на удивление спокойным тоном. — Я приказал вернуться на исходные позиции.
— Что-что? Ты в своем уме?
— Дальнейшее продвижение невозможно. Огневые точки противника не подавлены. Это значит вести людей на верную смерть, и это… это бесчеловечно!
— Я покажу тебе… — выругался комбат, — человечность! Ты командир Красной Армии или колхозный чабан?
— Хороший чабан не гонит овец в пасть волкам.
— Ну… — И, опять обложив крепким словом, комбат заявил, что призовет к ответу.
— Я готов, — сказал Давлят. Возвращая трубку связисту, спросил: — Есть закурить?
— Есть, как же, есть, — суетливо полез в карман за кисетом Петя Семенов, на лице которого было написано восхищение. — Вот, угощайтесь, товарищ лейтенант.
Давлят, свернув цигарку, закурил. Взгляд его упал на вышитые на кисете разноцветным шелком узоры и инициалы «П. С».
— Девушка подарила?
— Нет, мать, — вздохнул Петя Семенов.
Давлят поднял на него глаза, задумчиво произнес:
— Мать… — и, тряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, прибавил: — Дорогой подарок, береги его, Петя!
— Пока жив, не потеряю, товарищ лейтенант, — сказал Петя Семенов и потупил глаза, чуть приподнял брови. — Все дело в том, чтобы остаться в живых…
— Надо надеяться на лучшее, — ответил Давлят.
Петя Семенов слегка поморщился. Кивнув в сторону финнов, усиливших огонь, он сказал:
— Разве одной надеждой защититься от такого огня? День еще не споловинился, а скольких уже потеряли! Вон лежит командир нашей роты — он тоже надеялся на лучшую долю, товарищ лейтенант.
Давлят подумал, что связист прав, и поэтому не сразу нашелся с ответом. Он натянул сползший с каски капюшон маскхалата, поправил ремешок, на котором висел бинокль, и только потом сказал:
— Петя, давно, с незапамятных времен, известно, что уметь воевать — это тоже искусство. По-моему, или наше устарело, или финны искуснее нас. Другого объяснения не вижу.
Рота между тем отступила. Сурен доложил, что приказ выполнен. Вместе с ним подошел сержант Харитонов, с тоской произнес: